Многие французы были «нашими» французами. То есть они были потомками русских эмигрантов либо сами эмигрировали из России в свое время. Дом дружбы был поделен на блоки. Самое сильное впечатление на меня произвела малийка. В музыкальном зале конференции среди столов из белого мрамора, каменных ваз и гостей, сидевших на расшитых золотом банкетках, стояло белоснежное пианино. На нем играла африканка из Парижа Аль Амината Алинская, дочь бывшего малийского посла в России. Это выглядело как ананас в «Продуктах» 83-го: в зал должны были пускать по талончикам. Однако мы прошли «за так».


Негритянка за белым пианино удивляла еще и тем, что в перерывах между игрой она на чистом русском языке практически без акцента рассказывала о музыке, о том, как ей пришлось жить сначала в России, а потом во Франции.


Тематических залов на конференции было достаточно много, но в большинстве своем там общались на узкоспециальные темы. В зале развития туризма, например, общение было настолько узкоспециальным, что в нем участвовали всего три человека. Мы хотели послушать о развитии философии, но там практически все говорили на французском, и переводчик, очевидно, давал далеко не полный перевод. Через две минуты мы начали зевать.


Больше всего понравилась комната, в которой о себе, о своей жене, вообще о жизни и, конечно, о скаутском движении рассказывал бард, поэт и сказочник Павел Барон фон Беннингсен. Его слушали четыре удмуртских скаута и еще около десятка человек. Как я понял, скауты как во Франции, так и в России активно сотрудничают с Церковью. Даже в скаутской клятве есть упоминание о Боге. Оно звучит так: «Честным словом обещаю сделать всё от меня зависящее, чтобы выполнить свой долг перед Богом и Родиной, помогать другим и жить по законам скаутов». Скаутское приветствие тремя пальцами правой руки символизирует краеведение, религию и скаутизм. Правда, один из удмуртских скаутов объяснил, что под «долгом перед Богом» сегодня уже не имеется в виду какой-то определенный бог, а скорее некий набор моральных принципов, которые разделяет в том числе и большинство религий. О том, что у нас в городе есть скауты, я узнал впервые. Судя по фотографиям их походов, это в основном школьники 5-9 классов.


Павел Беннингсен говорил на старомосковский манер, произнося «что» через «ч», а слова типа «коричневый» как «коришневый». Он рассказал, что русская диаспора (это словосочетание резало слух) во Франции делится на «три волны». Первая волна – те, кто приезжал во Францию до революции или сразу после революции 17-го года и их потомки.


Сам Беннингсен мог быть в первой волне, но после гражданской войны его родственники вернулись в Прибалтику, откуда он и сам родом. Только во время войны его родители попали во Францию. Таким образом, он считается эмигрантом второй волны. Третья волна - довольно расплывчатое понятие. Беннингсен рассказал, что его друг называл третью волну «диссинтухой». Сложилось впечатление, что во Франции вопрос «ты с какой волны?», конечно, звучит не так, как вопрос «ты с какого района?», но тоже весьма остро. «Я помню, на одном спектакле рядом со мной села старушка. Я, как мама меня учила, встал, помог ей снять пальто. Она говорит: «Видно, что вы из первой эмиграции, молодой человек». «Прошу прощения, я из второй эмиграции», - ответил я. Все, больше я для нее не существовал», - рассказал Беннингсен историю из своей жизни. Жена Беннингсена была из первой эмиграции и тоже блестяще владеет русским. Надежда фон Беннингсен заботилась о муже. Пару раз она напоминала ему, о чем тот только что рассказывал.


Она поправляла супруга на кресле, когда во время выступления француженки Евы Тулуз он заснул, опершись на трость, и стал коситься набок.


Ева Тулуз была одним из самых именитых гостей конференции. Она в совершенстве владеет не только русским, но и удмуртским языком. В 2002 году в Париже Ева защитила докторскую диссертацию по теме: «Письменная культура и национальное самосознание у удмуртов до 1940 года». С 2007-го она преподает в Париже финно-угорские языки. Она сказала, что большую надежду возлагает на этнофутуризм, который помог бы французам и другим народам понять финно-угорскую культуру. «Не потому что он «этно», а потому что этот вид искусства говорит с современным читателем. И, может быть, через современную подачу мы сможем дойти до глубинного понимания», - пояснила Ева Тулуз.


В интервью местным журналистам Ева рассказала, что знает о сокращении гуманитарных факультетов в России, однако считает, что это проблема не только России, но и Европы. «Я недавно получила письмо, в котором мне сообщили, что в сыктывкарском университете в будущем году не будет группы коми-филологов. Правда, президент Республики Коми несколько дней спустя сказал, что это невозможно, что будет.


Мне кажется, это глобализированный процесс, это не только в России происходит, но и везде. Я, естественно, считаю, что для человеческой культуры это очень опасно, потому что это подтверждает идеологию, по которой можно только по системам управлять и не надо, чтобы голова работала. Будто можно придумать систему, а система будет всем управлять. Жизнь слишком сложная, чтобы так работать», - заявила Ева Тулуз.


Вечером всех собирались отвезти на вечеринку в Лудорвай. Но неожиданно начался небывалый ливень. Выглянув из окна, я увидел настоящую реку, в которую превратилась близлежащая дорога.


Поток с шумом разбивался об стену дома и заворачивал за угол. Имея куски пенопласта, можно было бы устроить грязевой аквапарк. На улице, что называется, хлестало, и было понятно, что вечеринки в Лудорвае не будет.


Мы остались посмотреть фильм про удмуртскую любовь «Узы-Боры». У этого фильма даже есть свой сайт, и его полной версии нет в социальных сетях типа «Вконтакте». Одним словом, все очень серьезно.


Первая сцена буквально сшибает с ног: поле; по бокам лес; пыльная грунтовка; из-за холмика показывается «Иж-49» с коляской; на фоне играет жесткий металл. Удмурты поехали косить траву. Мы ходили на конференцию с моим товарищем Наташей Боголюбской. В первые минуты фильма она сквозь смех сказала: «Если так будет дальше, то я долго не выдержу». Правда, дальше было не так. Дальше был фильм-агитка о самобытности удмуртов, нанизанный на незамысловатый любовный сюжет с конфликтом города и деревни. Мы просидели где-то час. «Думаю, уже понятно», - сказала Наташа, и мы пошли по домам. На выходе встретили Геннадия Голованова, игравшего на гитаре в холле. Вследствие почти полного отсутствия слуха он смог назвать нам свое имя лишь после третьего вопроса. Зато пел Геннадий Николаевич от всей души, и, думаю, наши русские французы получили большое удовольствие.