фото В делах, имеющих признаки фальсификации, самое интересное, когда нестыковки вылезают наружу в самых неожиданных, казалось бы, местах – в деталях, в подробностях, во всевозможных мелочах, преду-смотреть которые бывает сложно, – жизнь богаче и интереснее «производственного задания». То, что жизнь непредсказуема, лишний раз подтвердило «дело» Саши Овчинникова. Напомню, что обвинение инкриминировало ему «экстремизм» (ч. 1 ст. 280 УК), обнаруженный экспертом Института криминалистики ФСБ России в тексте листовок, приписанных следователями УФСБ Александру Овчинникову. Листовки эти будто бы подсудимый (теперь уже осужденный) расклеил в количестве трех экземпляров 7 апреля в районе 67-й школы. И в тот же вечер был задержан милицией в одиннадцатом часу вечера по дороге из ДК «Редуктор» неподалеку от здания военной прокуратуры. На волне судорожных действий органов правопорядка, вызванных гибелью Стаса Корепанова (его избили 27 марта), Овчинников трижды задерживался и доставлялся то в Октябрьский, то в Индустриальный РОВД. Сам Овчинников понимал, что что-то вокруг него происходит неладное. Поэтому писал заявления в прокуратуру с жалобами на незаконные действия сотрудников милиции. Ответа оттуда никакого не последовало. А ведь он описывал действия, которые с ним производили люди в масках, – уложили на пол, руки в наручниках за спиной, и пытались вложить в ладони какие-то листы бумаги. Сейчас Александр понимает, что тогда опера пытались получить отпечатки на будущих «вещественных доказательствах» - листовках. Отпечатки не получились. Нет отпечатков Овчинникова ни на бутылках с клеем, ни на кисточке. Зато есть отпечатки «других лиц». Почему эти «другие» не заинтересовали следствие? В судебном заседании Овчинников подробно рассказал, как из него добывали явку с повинной и показания на месте происшествия. Опять люди в масках, но с удивительно знакомыми голосами. Угрозы «сделать укол» «сыворотки правды» - «сам всё расскажешь!». Суд не счёл убедительными доводы подсудимого, что следствие шло с нарушением процессуальных норм. Оперативных работников и следователя УФСБ спросили в зале суда, оказывали ли они давление на подозреваемого. Те, естественно, ответили отрицательно. Этот довод суд счёл исчерпывающим и убедительным. Нормально. Бросающаяся в глаза предвзятость судебного разбирательства присутствовала и в том, что отклонялись ходатайства защиты – например, о допросе специалиста, давшего заключение по тексту листовки, значительно отличающееся от того, что прислал московский эксперт. Алиби, засвидетельствованное тремя человеками, о том, что в момент расклейки Овчинников смотрел фильм по видику в рядом стоящем доме, отклонено как «организованное друзьями». Зато факт наблюдения за компанией, распивавшей в тот вечер пиво на бетонных плитах позади школы, просто расползается по швам. Оба сотрудника, якобы осуществлявшие это «оперативное мероприятие», давая показания в суде, противоречили друг другу, описывали события весьма туманно и приблизительно. Так, согласно показаниям одного из них, компания «сидела у подъезда», хотя ближайший к плитам подъезд находится на расстоянии больше ста метров. Хронометрируя наблюдение за «объектом», они нигде не указывают точное время событий. Снимают на цифровой аппарат, но снимков в деле нет. Кстати, о съёмке. Прямо в момент повторной дачи показаний в суде сотрудник УФСБ, стоя за свидетельской трибуной, вдруг начал снимать на цифровой аппарат задававшего ему вопросы Овчинникова. На возражения подсудимого судья ответил, что вести съемку в зале может каждый – процесс открытый. Но когда мы пришли 25 октября на оглашение приговора, судебные приставы на входе строго предупредили нас, что по личному распоряжению судьи Загидуллина видеозапись на оглашении приговора запрещена. Причина запрета выглядит просто надуманной: мол, накануне кто-то из присутствовавших в процессе у судьи Сарнаевой (супруга Прокурора УР Бориса Сарнаева) вел скрытую съемку на мобильный телефон и снятое выложил в Интернете. Какое отношение этот случай имел к оглашению приговора по делу Овчинникова, непонятно. Полный бардак произошел с изъятыми 7 апреля из сумки Овчинникова при личном досмотре в Октябрьском РОВД чистыми на тот момент дисками и дискетами. Он купил их в качестве подарка приятелю, день рождения которого в тот вечер сорвался. Пусть мы не знаем, были ли они на самом деле пустыми. Но при изъятии в протоколе не были указаны ни маркировка этих цифровых носителей, никто не просмотрел их содержание, в протоколе имеются исправления, внесенные неизвестно чьей рукой. А потом обнаруживаются два файла с текстом листовки «экстремистского содержания». Причем не просто «потом», а много дней спустя. И датировка создания файлов на носителях уж слишком подозрительная – один из них датирован двумя днями позже, чем была изъята дискета. Сотрудник УФСБ «объяснил» и этот факт! Нормально. Суд согласился. Состав клея, который содержался в бутылке, изъятой у Овчинникова 29 марта, пишет эксперт, «аналогичен» тому, который был в маленькой бутылке из-под пепси, которую дознаватели «нашли» на месте происшествия 7 апреля. Но Овчинников обычно пользовался обойным клеем КМЦ, а эксперт пишет о силикатном клее. Как удостовериться, что клей – одинаковый? Конечно, из Сашиной «полторашки» вполне можно было отлить в меньшую ёмкость, но тогда откуда взялся «силикатный»? С отсутствующими на месте «преступления» фонарями вообще «песня». В их «свете» некто С. читает «призывы» в одиннадцать часов ночи (показания свидетеля на следствии), потом, в суде, объясняет, что прочел их в свете огонька сигареты, справляя «малую нужду». Курит, писает и читает… в полной темноте. Нормально. Судья поверил… По логике и процессуальным нормам, если верить УПК, в России пока еще не отменена презумпция невиновности, которая требует толковать все противоречия в пользу обвиняемого. По словам самого Овчинникова, один из оперативных работников, «разрабатывавших» его под это «дело», прямым текстом якобы сказал ему, что на него (Овчинникова) у них распространяется «презумпция виновности». Что, надо полагать, успешно было доказано на недавнем суде. Личность подсудимого. В суде приятели Овчинникова сообщили, что в их компании у Александра две клички – «Сказочник» и «Андерсен». Уже по ним можно составить себе психологический портрет «преступника». Компанейский парень, не дурак попить пива, потусоваться среди сверстников. «Саша-то? Да он мухи не обидит!» - сказал мне лично в кулуарах другого суда сотрудник УФСБ, курирующий «экстремистов». И вот в устах прокурора Овчинников превращается в государственного преступника, умышляющего о свержении государственного строя, призывающего захватывать правительственные учреждения и применять насилие к представителям класса буржуазии. Если представить себе охват людей, которые так или иначе оказались причастны к ходу «расследования», слушаниям дела в суде или просто издалека следили за этой историей, то можно смело сказать, что несколько сот человек точно должны были получить негативный опыт в отношении органов власти и силовиков, показавших, как можно «сшить» дело об экстремизме в отношении не самого злостного члена нашего общества. А если учесть, как часто в зале суда звучали «страшные» слова про запрещенную Национал-большевистскую партию Эдуарда Лимонова (хотя на момент совершения «преступления» деятельность НБП была приостановлена, но не запрещена), то можно экстраполировать, что под эту «копирку» легко может встать любая другая аббревиатура. И тоже пойдет в дело «посягательство на конституционный строй», «пропаганда национальной и социальной розни»… Так что, органы власти уже не подлежат критике и любое движение лидера государства должно воспринимать только на ура? А как же со 122-м законом? Как объяснять, почему толстосумам можно строить где угодно и что угодно, а рядовым гражданам – нет? Не сами ли чиновники, говорящие от имени государства, ведут себя как экстремисты, разжигающие социальную рознь, сплачиваясь в коррупционных интересах с бизнесом? Но нам надо этого не видеть, об этом не рассуждать, не делать свою точку зрения предметом публичного обсуждения. … Саша Овчинников собирается обжаловать вынесенный ему приговор. Думаю, бесполезно. Система не для того «выстрелила», чтобы дать «отбой». Важная деталь: где-то в начале сентября тот же судья Загидуллин рассматривал (и, видимо, рассмотрел) дело еще одного человека по части 1 статьи 280 УК «в особом порядке», то есть без состязания сторон, без рассмотрения доказательств, при полном признании обвиняемым своей вины и «деятельном раскаянии». Как в своё время по той же статье прошел Михаил Трапезников («Ижевская дивизия»). Так что теперь удмуртское управление ФСБ может поставить две «галочки» - с экстремизмом в Удмуртии борются…