НЕУДАВШИЙСЯ ЧИНОВНИК

В 1837 году в чине подполковника и в качестве вновь назначенного начальника завода И.П. Чайковский через Ижевск, хорошо знакомый ему по детству и благоговейному отношению к Дерябину, ехал в Воткинск. В Ижевске Чайковского встречали как важного посла, а в его новых воткинских владениях – как восточного вельможу. Об этом Чайковский писал своей юной супруге – уроженке Петербурга, не видевшей раньше ни Ижевска, ни Воткинска. Она должна была отправиться в бывшие владения Дерябина из столицы вслед за мужем.
Из письма в Петербург: «Ангел мой, бесподобная женочка! (…) Добравшись до большой дороги, по которой ты поедешь, я уже не рассудил ехать проселком на Воткинский завод, а поехал прямой дорогой на Ижевский завод. Вчера рано по утру я был там. Полицмейстер (зять Куна) отвел мне очень хорошую квартиру и тотчас сам явился. Я оделся в полный мундир и поехал с ним к генералу Нератову. Этот принял меня как нельзя лучше и приказал показать завод и Арсенал, обещал сам меня везде водить, но за делами не успел, и я с полицмейстером весь завод выездил…» Илья Петрович называет супруге фамилию управляющего Ижевским заводом, возможно потому, что ижевский генерал был знаком не только с ее петербургскими родными – Гогелями, с которыми вел переписку, но и с ней самой. Чайковскому пришлось снова иметь дело с Нератовым очень скоро. Нератов и Чайковский долго переписывались друг с другом по поводу судебного дела об ижевском чиновнике Липатникове, явившемся в нетрезвом виде в местную полицию, вверенную тому самому полицмейстеру, с которым Чайковский весь Ижевск «выездил». Липатников пришел в ижевскую полицию с вином. Выпив и закусив с полицейскими, чиновник намеревался было зайти в женскую арестантскую. Но его не пустили к женщинам, а посадили в одиночную камеру, где он, ругая полицейских неприличными словами, выбил раму и сломал двери, объясняя свой поступок тем, что в мужской арестантской сильно накурено, а в женской – нет, а он – человек больной. Ижевского чиновника судили при Воткинском заводе, вверенном новому начальнику – Чайковскому. Липатников хулиганил в деревянном здании полиции, расположенном на месте современного дома № 1 по улице Советской, то есть по соседству с территорией, где когда-то возвышалась деревянная оружейная контора (ныне территория сквера у музея «Ижмаша»), в которой Чайковский подростком начинал свою карьеру чиновника под начальством Дерябина – начальника обоих – Ижевского и Воткинского - заводов. Чиновники, приезжавшие на заводскую службу из Петербурга, действительно часто пили водку от горькой хандры. Чтобы чиновники не спились в глуши, для будущих инженеров в Горном корпусе Петербурга ввели обучение музыке. Не удивительно, что игре на флейте, наиболее простом инструменте, Илья Петрович учился в Горном кадетском корпусе, в который поступил при его директоре Дерябине. Учился музыке Чайковский в обязательном порядке. В уставе корпуса за 1805 год польза от учения музыке для будущих инженеров объяснялась следующим образом: музыка «в удаленных местах», в которые заводские чиновники «службою предназначаются», может отвлечь их от пьянства, карт, драк и тому подобных «вредных занятий, кои в праздности для молодых людей последствиями бывают гибельны». Молодая супруга сорокадвухлетнего подполковника привыкла к Петербургу и в заводскую глушь не спешила. Илья Петрович в течение месяца писал жене, как хорошо в усадьбе: все даром и все казенное – комфортабельный дом с садом и лодкой на пристани, коляска, музыканты, слуги. Он писал, что в заводской округе является неограниченным повелителем и властелином. Что у него есть свое войско, есть свои «ординарцы» и свой «штаб». Что к нему на поклон приходят не только чиновники и мастеровые, но и местные «попы». Что певчие дают в его честь «концерты». Что крепостные музыканты играют ему. Что он одних музыкантов милует, а других наказывает: вот посадил под арест и «дал им порядочную нагонку» за нерасторопность. Что ее в усадьбе ждет местное «придворное» общество, которым она будет повелевать. Что пляшут на балах туземные «придворные» и приезжие артиллерийские офицеры (вероятно, из соседнего Ижевского завода, подчиненного Артиллерийскому департаменту, а не гражданскому ведомству, как Воткинский завод). Пляшут французскую кадриль, мазурку, котильон под музыку заводского оркестра, который за день до бала посадили под арест за провинность перед управителем завода. Наконец, дочь обрусевшего аристократа из французских эмигрантов маркиза Андре де Ассиер – Александра Андреевна Ассиер (Чайковская) водворилась в заводской берлоге мужа на правах хозяйки и первой дамы в обществе провинциального местечка. Илья Петрович подчинился молодой девушке, годившейся ему в дочери, во всем, что не касалось его служебных обязанностей. Природный такт супруги помог делать это так, что внешним образом, для посторонних пребывание мужа под каблуком у молодой и образованной аристократки не было замечено. По словам брата композитора М.И. Чайковского, их отец, учившийся в детстве грамоте у ижевского священника Блинова, да еще в ижевской заводской конторе за переписыванием казенных бумаг, «не выделялся из среднего уровня» по образованию и умственным способностям. «В сфере наук и искусств далее самого поверхностного дилетантизма он не заходил… Играл в молодости на флейте, вероятно неважно, потому что очень рано, еще до второй женитьбы, бросил это занятие». В воспитании матери композитора музыка вместе с иностранными языками, напротив, занимала главное место. Будучи утонченным и образованным человеком, ее отец – учитель французского и немецкого языков в Петербурге, обедневший маркиз Андре де Ассиер, чьи предки бежали из королевского Версаля в Россию, дал дочери хорошее музыкальное образование. «Александра Андреевна пела и играла на фортепиано со всей изысканностью, ожидаемой от юных светских дам. В столице это сочли бы делом обычным, в отдаленном же Воткинске это производило некоторый фурор (…) упиваясь успехом, который ей снискали в Воткинске ее скромные таланты, она вместе с тем, подобно чеховской героине, безумно тосковала по большому городу (…) Неизбежность их конечного возвращения в Петербург была той посылкой, на которой она основывала начальное воспитание своих детей, призванное вооружить их для жизни в обществе, гораздо более блестящем и цивилизованном, чем то, в котором им выпало оказаться при рождении» (Энтони Холден, «Петр Чайковский»). У Чайковских был казенный экипаж. Летом 1845 года, будучи пятилетним мальчиком, Петр Ильич совершил на нем первую в своей жизни длительную поездку с ночными остановками в пути. Ехал Петруша с маменькой, вероятно, через Ижевск, на Сергиевские воды. В Сергиевских минеральных водах и лечебных грязях Петю могли лечить от пугающей родителей нервной впечатлительности, вызванной постоянно звучащей в голове «стеклянного ребенка» музыки. Во время этой поездки нервный мальчик пугался темноты, ночных звуков, а днем успокаивался, наслаждаясь деревенскими красотами, как музыкой. Поездка эта оставила «самое светлое и отрадное воспоминание детства» композитора (М.И. Чайковский). Первая ночная остановка пятилетнего мальчика, его матушки и «сестрицы» могла быть в Ижевске, где у Чайковских были знакомые – полицмейстер («зять Куна» в переписке родителей Чайковского), начальник оружейного завода генерал-лейтенант артиллерии Иван Нератов и, должно быть, многие другие артиллерийские офицеры, чиновники и члены их семей. Ижевский, затем воткинский, потом екатеринбургский заводской архитектор Спиринг, танцы которого запомнил Петруша, а также артиллерийские офицеры, видимо, из Ижевска, встречались в Воткинске на балах с Чайковскими. А игра на рояле мазурок Шопена одного из часто посещающих Воткинск офицеров, некоего Машевского, не исключено, что тоже артиллерийского офицера из Ижевска, была для маленького музыканта «сущим праздником». Интересно, что именно к ижевскому генерал-лейтенанту Нератову Фанни Дюрбах прибыла в качестве гувернантки его детей сразу после отъезда Чайковских после 1848 года из Воткинска в Петербург. В своей «деревенской» апатии в Воткинске и в пристрастии к женской половине дома Петруша обленился и увлекался не отцовским заводским производством, а цветочками и музицированием. В дворянской среде музицирование считалось милым развлечением, атрибутом преимущественно дамской части салонной культуры. Матушка полагала, что вредная для здоровья женская страсть к музыке у Петруши с возрастом пройдет. Что он полюбит математику, механику и римское право. И что, наконец, сменит любимое им девчоночье платье со складчатой юбкой-шотландкой в клетку на чиновничий мундир, как и подобает настоящему мужчине (в дворянских семьях по обычаю маленьких мальчиков наряжали как девочку). Все больше отбивающийся от рук усадебный мальчик нуждался в строгой дисциплине. Для отца Чайковского идеалом был не «артист», а чиновник. А именно основатель Ижевского оружейного завода Дерябин, выслужившийся из низов в генералы и получивший орденскую ленту через плечо. Илья Петрович в своих «Записках» назвал генерала Дерябина «гениальным» и посвятил ему специальный раздел. Странно, что отец гения, который мог хоть что-нибудь вспомнить о своем сыне, хоть одно слово сказать о детстве прославленного композитора, писал не о сыне, а о «гениальном» Дерябине, которого знал «с ребяческих лет, знал воочию и понаслышке». До конца жизни не мог свыкнуться Илья Петрович с мыслью, что его Петруша не «гениальный» чиновник, вроде Дерябина, а всего лишь какой-то несерьезный «артист». Когда Илью Петровича на опере его взрослого сына, которого под аплодисменты вызывали на сцену, спросили, ну теперь-то очевидно, что сын пошел по истинному пути, отец прослезился, но все же с обидой ответил, что карьера высокопоставленного чиновника и орденская лента через плечо были бы лучше.