фото 12 июня этого года – в День города - предполагаются праздничные похороны и торжественное открытие, судя по всему, фальшивой могилы А.Ф. Дерябина у алтаря Александро-Невского собора. «Прах» Дерябина привезли в Ижевск в 2002 году из ярославского Толгского монастыря. Уже два года он лежит на витрине в маленьком закрытом ящичке (размером с энциклопедический том, то есть в него едва поместится даже человеческий череп). Лежит не по-христиански - не в земле или в храме, среди поминальных свечей, а в музее «Ижмаша». Этим неправославным обстоятельством, напоминающим похищение сатаной головы покойного Берлиоза из «Мастера и Маргариты», удивлен директор музея, Герой социалистического труда и известный ижевский оружейник В.П. Ионов. Виктор Петрович не верит, что в музее лежит именно прах Дерябина. Да и не место православному покойнику, вырытому из могилы, два года лежать в музее.
Летом 2002 года архиепископ Ижевский и Удмуртский Николай по местному телевидению обмолвился, что он тоже не знает точно, что находится в ящике, привезенном из Ярославля историком Е.Ф. Шумиловым и представителем дирекции «Ижмаша» А.Б. Семенихиным, – песок или кости Дерябина. Видимо, поэтому на пышную церемонию вноса «праха» Дерябина в Александро-Невский собор в июне 2002 года владыка не явился. На этой церемонии были Президент Удмуртской Республики, городские и военные власти, руководство «Ижмаша» и «свадебный генерал» М.Т. Калашников. Что же находится в «черном ящике»? Об этом «День» ведет собственное расследование. А сейчас читайте отрывки из рукописи книги Игоря Кобзева «Деревенский Петербург», в которой есть некоторые сведения на эту тему. Петербург, как и Ижевск, задумывался Петром I военным поселением, крепостным заводом-тюрьмой, где дворцы – это казармы, заводы – мастерские царя-работника, а небо – солдатская шинель. Царь-работник приказал прибыть в Петербург офицерам-дворянам и “на вечное житье” с женами и детьми пригнать сюда для работ в Адмиралтействе тысячи мастеровых людей разного рода, а возле Адмиралтейских фабрик и Зимнего дворца построить крепость-тюрьму и каторжный двор. Точно так же начинался и Ижевск, в который по приказу фаворита дочери Петра I графа П.И. Шувалова согнали, даже в кандалах, работных людей разного рода для рытья каналов, водосливных шлюзов, сооружения плотины и десятков фабричных водяных колес. По примеру столичной Петропавловской крепости, первым в заводе-казарме каменным зданием стала тюрьма, она же денежная кладовая (ныне музей «Ижмаша»). “А что такое военная столица, военное поселение? – рассуждал известный культуролог Ю.М. Лотман. – Это план, который когда-то и кем-то был нарисован, там первоначально будут только солдаты”. Петербург планировался как образец для крепостной России. Петр I совершенно не понимал, что город – это не ГУЛАГ, не военный завод с подневольным населением, шагающим на работу строем под барабанный бой. Против желания царя военная столица с парадной муштрой, жителями-солдатами и домами-казармами начала “обрастать” свободными жителями, интеллигенцией, породила Пушкина и Достоевского. В Ижевске же солдатско-механическое, утилитарно-роботообразное начало со временем подавило, подмяло под себя даже то красивое, что породил сам завод в области зодчества. Технизация Ижевска и крепостной быт подневольных жителей привели к его культурному застою и саморазрушению как исторического организма, искоренению в нем родственных черт с Петербургом, тех черт, которые сделали его городом-интеллигентом, городом пронзительного совершенства. После отставки Дерябина “город Ижа” превратили в аракчеевское военное поселение, заводское село, подведомственное Артиллерийскому департаменту, а его жителей – в военных поселян, соединяющих крепостной труд с военно-заводской службой. В военно-заводском селе Ижеве царила жесточайшая палочная дисциплина. Вся жизнь подчинялась строго установленным правилам. Поселяне работали в полувоенной форме, под присмотром артиллерийских офицеров, вставали и ложились по заводскому сигналу. После отбоя под страхом наказания палками запрещалось петь и шуметь. Лица творческих профессий ставились в «Заводе» в подчиненное и зависимое от прихотей военно-заводского начальства положение. Творческих людей здесь воспринимали как мелких и средних чиновников, целиком зависимых от своих “милостивцев”. Художники состояли на военной службе. Внутреннюю независимость художника, собственный взгляд на мир Ижевск подавлял. На заводе ценилась, прежде всего, не рассуждающая, доведенная до автоматизма исполнительность.
фото В Ижевске стали требовать не духовного совершенства и красоты, а утилитарности и пользы. Об уроженце Петербурга архитекторе Дудине писали, что он “заводу не надобен”. Зодчий погиб в 46 лет от “нервической горячки”, так и не воплотив в жизнь свою мечту об идеальном “городе Ижа”. На могиле Дудина сейчас расположен стадион “Зенит” с дворцами спорта «Ижмаша» и «Ижстали». У помощника Дудина Н.А. Андреевского, построившего в соседнем Воткинске дом, в котором впоследствии родился великий русский композитор П.И. Чайковский, “случилось помешательство в уме”, Андреевский умер в 35 лет, его похоронили “на средства полиции”. В эпоху романтизма русской культуры архитектурное искусство в Ижевске и в других крепостных заводах Урала постепенно затухает: зодчие здесь из художников превращаются в завхозов. Уже в 1854 году начальник Уральских заводов Глинка рапортовал в Петербург, что на его заводах “нет опытных архитекторов”. Лишним в неудавшемся “городе будущего” оказался и его основатель – Дерябин, пытавшийся ввести крепостной «Завод» в русло западноевропейского развития. Не случайно первым зданием нового “города Ижа” был “генеральский дом” Дерябина, в нем зодчий Дудин использовал мотивы дворцов Италии, Петербурга и Павловска. Этот дом с ажурной решеткой, тенистой аллеей, ведущей к пруду, и бельведером, с которого открывался великолепный вид на плотину и водную часть искусственного озера, стоял на самом высоком городском холме среди соснового бора. Но вскоре для фабричных топок вырубили сосновый бор и парковую аллею на горе. В дерябинском доме открыли заводской склад, потом особняк сломали. Три последних года своей недолгой жизни Дерябин провел в окружении книг в гомельском имении своего друга – графа Н.П. Румянцева. Невостребованный, по словам И.П. Чайковского, “отечеством и всем человечеством” и не вытерпевший “невзгод судьбы” Дерябин умер в имении друга. Тысячу верст везла тело мужа из далекой Могилевской губернии вдова генерала – княжна Натали. Везла, чтобы предать тело возлюбленного Андрея земле в Толгском монастыре, близ своего родового дворянского гнезда на Волге. Эта история в какой-то степени напоминает историю любви князя Андрея и Наташи Ростовой в “Войне и мире” Толстого: генерала Дерябина похоронили рядом с героем 1812 года – генералом Тучковым – родным братом погибшего одновременно с ним на Бородинском поле другого Тучкова – прототипа толстовского князя Андрея. Почти два столетия спустя после захоронения ижевские чиновники решили разлучить супругов и перезахоронить Дерябина в Ижевске. Дерябин был похоронен среди родственников - у алтаря монастырского храма среди могил князей Урусовых: женой Дерябина была княжна Урусова. В советское время в монастыре находилась тюрьма, и надгробные памятники там уничтожили. Скорее всего, ижевские гробокопатели не нашли праха Дерябина. А внутрь богато отделанного гроба, в миниатюрную шкатулку положили неизвестно что (открывать шкатулку теперь запрещено). Может быть, положили даже нечеловеческие кости (в монастыре, переделанном под ГУЛАГ, в 1930-1980-е годы были тюремные столовые, кухни, выгребные и помойные ямы). Может быть, туда положили останки княжны Урусовой, похороненной после смерти мужа наверняка в его могиле. А может быть, в ящик положили просто горсть земли с монастырского погоста. Во всяком случае, профессиональной археологической и медицинской экспертизы при раскопках у алтаря не делали. Так что генерал Дерябин может покоиться в своей родной могиле, у которой его оплакивала верная Натали. Итак, скоро будут существовать две могилы Дерябина: на Волге и в Ижевске. Одна – пышная, с надгробной часовней, но фальшивая. Другая – забытая, тихая, но настоящая. Тема раздвоения могилы в дальнейшем может дать любопытный материал для городской мифологии. А ведь тема двойничества, тема абсурда – это тоже петербургская тема. Значит, и в Ижевске может появиться свой Нос, отделившийся от пышных бакенбардов и разгуливающий по ночам в высоких генеральских сапогах сам по себе. И носу этому поклоняется даже его бывший хозяин. Таким стало последнее, абсурдно-раздвоенное пристанище Дерябина, мечтавшего о падении “рабства” в России и об идеальном “городе будущего”. Государство и казенный Ижевск отвергли идеи реформатора. А случилось это в самом начале “золотого века” русской культуры, разделившего казенное и индивидуальное, внешний чин и внутреннее достоинство. Это было время рождения – именно в Петербурге – русской интеллигенции. Но в Ижевске чин Дерябина оказался важнее его личных человеческих привязанностей. Например, важнее его любви к верной мужу до гробовой доски княжне Натали.