БОЛЬШОЙ КАНАЛ

В заводском селе Ижеве, подобно Венеции и Петербургу петровского времени, был свой Большой канал. Правда, жители завода, вываливавшие в канал мусор и навоз, привыкли величать главную клоаку по-своему - Большой Канавой или просто Канавой. Причем слово 'канава' писалось с большой буквы. Позже Большую канаву переименовали в Ажимову канаву - по фамилии мастерового Ажимова, построившего на набережной канала свой дом. Наконец, засыпали и этот канал. На месте канала проложили улицы Ажимова и Новоажимова. И теперь здесь уже не осталось ничего от былого подражания Петербургу, в котором Петр I мечтал повторить Амстердам или Венецию с их Большим каналом. Гораздо важнее для ижевских обывателей-домоседов оказалась память о некоем мастеровом Ажимове, вероятно, закидавшем Большой канал мусором. Его здесь и увековечили. В Ижевске сеть 'главных' и 'побочных' каналов, прорытых в начале XIX века между заречной горой и часовой башней, просуществовала, как и на Васильевском острове в Петербурге, недолго: их засыпали фабричным шлаком, а осушенное болото застроили. В конце XIX века остался только Большой канал. Он имел форму рогатки, начинался раздвоенно - возле большого Ижевского пруда, соединялся в один поток на улице Казанской (Азина) и впадал в реку Иж в районе каскада из двух малых прудов при водяных мельницах Боде и Наговицина. Ныне на месте устья канала расположено троллейбусное депо. У южного ответвления Большого канала на пересечении его с 5-й улицей в 1864 году насыпали плотину и устроили миниатюрный 'прудок'. Это единственный, один из самых отдаленных участков многокилометрового Большого канала, который сохранился до сих пор. Остальная трасса канала была уничтожена. Большой канал был живописен. Его пересекали десятка два деревянных мостиков и поставленные на мшистые от капели многоногие сваи бревна самотечного водопровода с прорубленным вдоль ствола желобом. 'Самотека' походила на зеленого исполинского ящера, продырявленного клинком и пьющего взахлеб из большой бочки: на покрытых густой травой маленьких площадях плескались бассейны с родниковой водой. Они чем-то напоминали венецианские кампи - крошечные, порой немощеные, заросшие травой площади, посредине которых возвышались цистерны для питьевой воды. На берегу ижевского канала или в непосредственной близости от него гудели три плотины, голосили озорными криками три школы, призывали на молитву муэдзины двух мечетей и звенели колокола двух православных церквей, одна из которых - во имя 'Николы Мокрого' - небесного покровителя водных путешественников. Каменную мечеть, построенную на углу Большого канала и Старой улицы по образцовому проекту А.И. Мельникова, присланному из Петербурга, венчал восьмигранный круглый купол. Ближе к реке Иж возносился минарет с галереей для муэдзина, принадлежащий другой мечети. По силуэту и колору, по местоположению на берегу и на оси с дозорной башней-часозвонницей оружейного завода минарет был задуман в ансамбле с центральной вертикалью Ижевска. Между мечетями располагалась каменная Никольская церковь. Сейчас на месте Никольской церкви и мечети дымит мартеновский цех.
Длина венецианского Большого канала составляет 3800 метров. Длина ижевского канала в 1890-е годы равнялась 4500 метрам (2100 метров основной трассы протока и 2400 метров его ответвления вдоль заречной горы). Ширина главного венецианского канала колеблется от 30 до 70 метров. Ширина ижевского канала колебалась от 1 до около 10 метров в его устье и в районе Казанского пруда. В районе Большого канала Дерябин планировал провести два канала пошире, один из них - для доставки по воде бревен заводу, но не успел это сделать. Прослеживались и другие параллели двух каналов-тезок. Одной из главных набережных венецианского Большого канала являлась Угольная набережная. А канал 'Завода' пересекала Угольная улица. Храмы на берегах венецианского и ижевского каналов были белыми, византийскими, с полусферными куполами и шатровыми башнями. Влияние православного и мусульманского Востока привило венецианцам любовь к сочности красок и богатству орнамента: фасады домов увешивались коврами, парчой и бархатом. А их узорчатые карнизы, например, на Славянской набережной или в Турецком подворье на Canal Grande, вызывали сравнения с растительными мотивами деревянной татарской слободы в Ижевске. Все это 'азиатское' многоцветие причудливо отражалось в зеленых водах канала: лагуна цвела мелкими водорослями, а покосившиеся дворцы пахли ночным горшком. Русский путешественник так передает свое впечатление от Венеции: 'Тонкий острый аромат гниения и разложения ударяет сразу, как только выходишь с вокзала к Большому каналу. Новичок вглядывается в воду, пока не понимает: пахнет не вода, а город. В виду венецианского великолепия это поначалу поражает, как Алешу Карамазова тлетворный дух от тела старца Зосимы. Но потом становится понятно, что здесь это не просто явление природы, а напоминание, указание - такой же смертный признак Венеции, как гробовая гондола'. 'Черные лебеди' - неотъемлемое украшение венецианского Canal Grande. В 'Заводе' же из-под бревенчатых мостиков Большого канала выплывали не 'гондол безмолвные гроба' (А.А. Блок), а гуси и утки. Вдоль канала бродили коровы и козы, вдыхая запах нагретой солнцем тины. Но о смерти здесь тоже были напоминания: ижевский канал со стоячей водой и болотным запахом дугою огибал оружейную часозвонницу и проходил мимо мусульманского кладбища, пристрелочного тира ружей на Пробной улице, заканчиваясь у православного погоста с Успенской кладбищенской церковью. Там, в зеленой воде, прислушиваясь к пристрелке ружей, как у Достоевского в рассказе 'Бобок', глухо, 'как будто рты закрыты подушками', переговаривались о чем-то мертвецы. Заводская яма, в которой родился Ижевск и где находится его историческое ядро, его театральная сцена, прекрасно обозреваемая с окрестных холмов, для самого Ижевска на самом деле служит главным общественным нужником, отхожим местом, сортиром. Впрочем, это не меняет карнавальных венецианских параллелей, ведь зад - это обратное лицо, потому что мир в карнавале вертится кувырком. Историческое ядро Ижевска напоминает стул со спинкой (по-древнегречески стул - клизмос). Кажется, что здесь, за оружейной башней, весь 'город-завод' все время распирает. Он, как вулкан, постоянно близок к взрыву, вот-вот опять взорвется, и брызги долетят до дальних окраин: брызги заводов давно выплеснулись из ямы на окрестные холмы, их серые корпуса заняли самые картинные видовые точки амфитеатра. Рокочут плотинные водопады, заглушают неблагозвучные шумы заводской уборной. Колокольная башня с обвалившейся штукатуркой наклонилась в яму, вот-вот ее смоет в канализацию, как смыло ожерелье храмов на Большом канале в заводскую утробу.