30.11.09 29 ноября около памятника Грибоедову прошел поэтический вечер "Поэтические сумерки в сером городе" в защиту Всеволода Остапова.
Участники кампании против милицейского беспредела читали стихи о взаимоотношении граждан и власти. Акция была приурочена к очередному заседанию Преображенского суда по делу Всеволода 2 декабря (начало в 15.00, ул. 2-я Бухвостова, д.4, кабинет 327). Напомним, по утверждению стороны защиты, Всеволод был одним из молодых людей, которые были незаконно задержаны и избиты сотрудниками ОВД "Сокольники" 4 апреля 2008 года.

Ведущий поэтического вечера 29 ноября объявил собравшимся, что в прозе о "сокольническом" деле сказано уже все, тем не менее, напомнил основную канву событий. Принявшие участие в вечере поэты читали свои произведения, посвященные избиению молодых людей в Сокольниках, голодовке, прошедшей летом 2009 года в знак протеста против бездействия правоохранительных органов в расследовании дела против милиционеров, а также вообще политическим и социальным событиям, например, трагическому убийству первого адвоката Остапова Станислава Маркелова.

Необходимо отметить, что, несмотря на отсутсвие звукоусиления, металлическое ограждение места акции и турникеты на входе, к поэтическому вечеру присоединились несколько прохожих. Одна из них даже зачитала собственные стихи на тему экологической безопасности.

Участникам вечера не возбранялось читать и чужие стихи, поэтому на акции прозвучала знаменитая ода "Вольность" Пушкина и спет гимн Великой французской революции "Марсельеза" в оригинале.

Помимо банеров, посвященныс "сокольническому" делу, участники акции принесли плакат с символической цитатой из А.С. Грибоедова, у памятника которому проходил поэтический вечер, "А судьи кто?"

Ниже - тексты некоторых зачитанных на вечере стихов.

ПОСВЯЩЕНИЕ



Время осыпАлось
Гравием и пеплом.
Возвращалось небо
Сиротящим ветром,
Раненою тучей –
В опалённый колос.
Чаще, ближе выстрел,
Глуше хриплый голос.
От цветной витрины
До пустой траншеи –
Как от перекладины
До молчащей шеи,
От фуражек серых
До сердец пробитых,
Девочек и мальчиков
В цинковых корытах…
Но сбивались марши,
Проходя сквозь город,
Вдребезги – об тихий
Голос не из хора.
Но немели дула
Перед жизнью новой –
Воробьём бесстрашным
Вылетало слово.
И какой-то малый,
Вставши в одиночку,
Грудью разрывал
Серую цепочку.
И ему немедля
Боевым приветом
Где-то за шеренгами
Встал кулак воздетый.
Колыхнулись крылья
Старого плаката –
Буквами поплыли,
Словно флот пиратов.
Травы зеленеют
Дырами в асфальте,
Брешами в решётках
Расцветают пальцы.
Этот бой не кончен,
Этот день не прожит.
Партизанский вольный стих
Тоже биться может.

МОСКВА
Москва, оплот неверия слезам.
Отсюда раньше шли в народ,
В Сибирь и в крепость.
Теперь идут сюда.
Здесь жизнь – нелепость.
Но горький заработок – здесь, что твой сезам.
В Москве живут как на плацкартной полке,
Неся с собой своих пожитков прах.
Как говорят, тут люди людям волки
(Не думайте так плохо о волках).
Мечта сбылась несправедливым наказаньем:
Ты предоставлена самой себе
В надежде, радости, раздумьи и страданьи,
В топЯщей серости, в раздумьи и борьбе.
Скорей всего, сосед докучливый не спросит,
С кем ты живёшь и в паспорте ль печать.
Здесь каждый выживает в одиночку
И в одиночку будет умирать.
Здесь, коли хочешь, легче потеряться, -
Но потеряться, может, навсегда.
Опять идут по улице двенадцать,
Но впереди у них – Адольф; грядёт беда.
На Шикльгрубере ментовские погоны, -
Как приглядишься, привыкая к темноте…
Они идут. А ты – как зверь в загоне.
Во тьме мелькнула не звезда – кастет…
Без регистрации по головам не плачут,
И головам давно потерян счёт.
Забыли все, что может быть иначе
(Те, кто застал). Как время, кровь течёт.
И жизнь течёт (у тех, кто жив остался) –
Тяжёлым грузом, облегчением, стыдом…
И жизнь бежит. А за окном – мелькает,
Как в поезде. Но всё же это – дом.

Я сам отсюда. Жаловаться грех.
И хоть порой Аркадия мне снится, -
Люблю я тишь твоих библиотек,
Обильная и душная столица.
Там с манускриптами из года в год
Беседует моя подруга Аня,
Отнюдь не тихая (о ней рассказ пойдёт
Чуть далее). Клубятся голосами
Страницы пожелтевшие брошюр,
Журналов, диссертаций, изысканий
Всех тех, кто дерзко пережил свой век,
Уж этим чудом естеству бросая вызов.
…В нагроможденьи мебели, сервизов,
Сопревших тряпок, приторных легенд
Карабкаясь, ты вдруг осознаёшь,
Что память может стать началом бунта
(Когда она – не средство всё забыть):
Протянута сквозь ход годов мертвящий
Бикфордова спасительная нить.
Подумаешь и скажешь: стОит жить! –
В согласьи с пращурами или в споре,
Не потонув в гипнотизирующем хоре
Тех, чья и жизнь, и смерть – как полусон
В неразличимом мареве времён.

Я слышу голос твой, Надежда: «Так нельзя!
И полусонные – они ль не те же люди?
А коли вправду найдена стезя
Иная, то сумей помочь, понять,
Задуматься, увидеть, показать!
Тебе не в похвалу чужая скудость.
Тут случай, без заслуги и вины, -
Наш главный враг. Достоин он войны».
Я слышу голос твой, и ты права.
И мы встаём, чтоб биться за права…
Что есть «права»? Мы будем биться за Свободу.
Слегка кружИтся голова.

НОЧЬЮ
Ледокол застрял в асфальте.
Ледокол съедает ржа.
Он воюет вхолостую.
Режет правду. Без ножа.
По планете – стУдень, мОкреть.
Анархи-че-ска-я проповедь
Техногенному уродству –
Как припарки подлецу!
Все уснули. Ну а эти –
Чешут клавишей в инете –
Остряки – но не преграда
Ни резине, ни свинцу.
Топоры уходят в тесто…
Чем же власти сдвинуть с места?
Хартиями? – Подотрутся! –
Это, что ли, в первый раз?
Спят усталые игрушки,
Замолчали на ночь пушки.
Дремлет дымная планета,
Как огромный метастаз.

ЭХО
С чего начать моё повествованье?
Завязок бесконечное число
Всех нас ко встрече издавна вело.
Насколько помню, жизнь всегда была восстаньем:
Несознанным, перечащим себе
(Как крик сквозь сон; как горные потоки,
Ломающие собственные льды),
Без всяких шансов обречённым на провал,
Но продолжавшимся, катясь за валом вал.
Теченьем бурным выносило книги
И лоскуты простреленных знамён,
И отзвуки умолкнувших имён.
На нас вздевали память как вериги
Уставшие, дремотные отцы,
Чтоб с облегчением сказать: «Ничто не ново –
Ни ты, ни я, ни час, ни год,
Ни ночи в спорах напролёт».
Зальёмся ль мы слезами или смехом –
Любая сказанная фраза будет эхом,
На всём – насмешливая прошлого печать.

ДОРОГА В УТОПИЮ
Я говорил уже: я сам отсюда.
В Утопии я вовсе не бывал –
Стране мечты, но к ней шагать я буду
За горизонта вечный перевал.
В Утопию не ходят поезда
И вряд ли доберёшься автостопом.
И нет её. И всё же нам – туда,
Хоть к западу отправься, хоть к востоку.
Чаруют нас места, которых нет
Ни на одной благопристойной карте,
К которым мы идём через пургу и бред,
Чтоб вновь понять: мы только лишь на старте.
Но всё же контуры меняются вдали,
Что говорит о пройденной дороге.
И если б не было на свете той земли,
То не было б и этой. Наши боги
Пропали без вести, и нынче мы – «за них».
Гуляет ветер в небесах, немых покуда.
Дивится человек их пустоте,
Как королевской наготе,
С тысячелетней непривычки:
Не подбираются отмычки
В раскрытый мир – где нет стены, там нет дверей.
Сомнения перемолов скорей,
Пустился кто-то в марафон до новой веры.
Но нам с друзьями не туда,
Хотя и мы спешим, презрев весы и меры.
Нам светит чёрная звезда.
Да вправду ль небеса пусты?
Совсем иначе судит Аня,
А я… Вокруг зажёгся спор.
Над нами радуга, как знамя.
И этот спор, и этот гвалт,
Разноголосица, почти скандал –
Бесчинной спутники свободы,
Шагающей за небосводы.
Скользит неведомая точка назначенья,
Располагая мысль и дух к паренью
И поднимая улицу в атаку.
Нет указателей в пути, дорожных знаков,
Однако нам – налево до упора.
Что далее?.. Писанья Мора,
Ряд поколений вдохновив, ушли
В историю далёкой той земли.
Утопия теперь уже не та
(Вздыхают старики…). Нет государства,
И революцией подведена черта
Под временами угнетения и рабства.
Хоть булки на деревьях не растут,
Свободная игра сменила труд,
Как подтвердилось, безо всякого убытка.
Есть трудности. А всё ж не те, что здесь –
В живом музее наших пережитков.

ПРЕЖДЕ И НЫНЕ
Там под ветра тяжёлый свист
Ждёт меня молодой марксист.
Михаил Светлов

Случались прежде грозы и у нас –
Лишь оглушив чредой сухих раскатов:
КтО полюбил Россию, крест и квас,
КтО головой застрял в шестидесятых.
За неизбывною базарной толкотнёй
Они скрывают тщательнейше скуку.
Ещё потягивает умершей весной,
Ещё гуляет эхо её звуков…

Сотри случайные черты,
Найди другие.
Они докучны, как менты,
Как постовые.
Вчера наступит тот же день,
Что был сегодня,
И не нарушит дел теченья
В преисподней.
И этот город, что тебе
В кошмарах снится,
Ещё на шаг раздвинет вновь
Свои границы,
Внушая мысль о том, что мир –
Как будто окрик,
И что всеведущий господь –
Обычный гопник.

Лишь имена Махно, эсеров, Бунда –
Как указанье на забытое родство…
Да, память может стать началом бунта,
Когда она не упускает ничего.
Мой прадед в самом деле был эсдеком,
И в споре с Лениным он вышел из цека…
У Ани – бабушка, тягаясь с веком,
Шагнула в жизнь из анархистского кружка.
Намного позже я узнал, что под Тамбовом
Другой мой родич средь антоновцев убит.
Такую память все хранили за засовом:
Ведь он посмертно был опасен как «бандит».
Был меньшевик средь родственников Ани.
Мой прадед звал себя большевиком.
Из них не все могли бы быть друзьями…
А время шло на них доносом и штыком,
Чтоб утвердить на основании кровавом
Авторитета пошатнувшуюся власть.
Давили слева и давили справа,
Какая б ни была на карте масть.
А наши взбунтовавшиеся предки –
Нечасто был им пацифизм присущ,
Но не рубили род людской на щепки,
Чтоб проторить тропу до райских кущ.
…Да что ж Утопия – не райские ли кущи?..
В Утопию для всех свободен путь:
Не избранным открыт, а всем идущим.
…Хотя и я – не пацифист отнюдь.
Кругом ножи блестят и ворон крУжит.
Бывает, что охотятся на нас.
Кто взял без удовольствия оружье,
Тому оно, быть может, в самый раз.
Но наша повесть будет не об этом.
Я словом действовать горазд, а не кастетом.

Веком позже: ты – социалистка,
Как и сын твой, в Маркса погружён.
Сколь возможно в жизни нашей склизкой,
Мы – семья. Мне ближе Торо и Прудон.
(Впрочем, ближе мне панк-рок, конечно,
Если откровенно говоря.
Классиками пронимать кромешный
Нынче мир получится навряд.)
Нас с тобой свела любовь, борьба сводила
И сумятица не развела.
В нас доверие вдохнуло силы,
Дружба – понимание зажгла.
Что любимый другом не бывает –
Это враки циников и книг,
Или этим тешиться привык,
Кто совсем других не понимает.

Тем временем сгущалося вокруг.
Частили выстрелы и лучших забирали.
Вот Политковская. А дальше – чей-то друг:
Мы с ним тогда на митинге стояли…
Я помню, да. И понималось с холодком:
Всё меньше времени и места для прогулок.
И мортирОлог рос как снежный ком,
И каждый шаг оказывался гулок.
Так что ж, друзья… В Москве кум а ля гер.
Но разве кто-нибудь способен верить смерти, -
Коль даже слышится не звук небесных сфер,
А вой нещадный снежной круговерти?..
Беспечен ли сей мыслящий тростник
Или берёт бессмертие упорством?
Я точно не скажу вам; проводник
Не сыскан мною за такие вёрсты.
Скажу лишь, что ветрам наперекор
Мы мыслили, читали, говорили.
Звучала музыка. Случался спор.
Так вечера мы с Аней проводили,
Когда нам выпадали вечера
В калейдоскопе вечных «завтра» и «вчера»:
У ней – работа, у меня всё больше – дом
Родительский; вот так мы и живём.

Но век желал упрямо взять своё,
Дышал в затылок, а порою щупал горло.
Бывало, что мы виделись втроём
И с Аней, и со Смеагорлом
(Так упомянутый зовётся наш марксист)
На акциях – на шествиях, пикетах.
Их повод редко веселил, а путь тернист
И не весьма успешен был при этом.

Во мненьях мы сходились не всегда,
Не каждый раз оказывались вместе.
По мне, любые выборы – бурда
Не лучшая, чем буби или крести.
Об этом и подобном довелось
С ущербом сну поспорить нам немало.
На площадях то рядом, то поврозь
Мы шли через искатели металла.
Ведь нас одна ментура донимала.


НАДЕЖДА
От причала до причала
Двести кабельтовых ходу
От печали до печали
Два витка вокруг Земли
Андрей Земсков

…Я размышлял о том, как слаб наш тыл,
О том, что анархисты вечно между.
Ещё о многом… Весь в сомненьях был.
На Первомай увидел я Надежду.
Поговорили мы уже потом…

До пор недавних домосед,
Я не был во Владивостоке,
Хоть имя взвешивал в уме
На географии уроке.
Хоть вширь росла моя семья,
А дед мой родилсЯ в Париже, -
Мне в детстве, чем Владивосток,
Утопия казалась ближе.
Но классе в пятом, помню, всё ж
Пытливо мерил карту взглядом:
Не верилось мне ни на грош,
Что «удивительное – рядом».
И Дальний-дальний тот Восток
Моё приковывал вниманье:
Я видел – мир наш столь широк,
Что превышает пониманье…
Восток притягивал меня,
Как группа дальняя галактик,
Куда – лишь бубнами звеня,
При помощи шаманских практик
Ещё, быть может, попадёшь…
Отмеришь – и мороз по коже:
Мысль изреченная есть ложь,
И карта на коленках – тоже.
Я представлял недельный путь
На поезде как путь в ракете:
Подростку срок такой – аж жуть
(Его и взрослые заметят!).
И слово то – «Владивосток» -
Своей длиной и будто весом
Мне стало символом дорог
Нездешних, дальних и чудесных.
Неслись в пространстве поезда.
Как будто в мире всё как прежде.
Я в пятом классе был… Тогда
И родилась вдали Надежда.
Зима в предчувствии тепла
Переходила середину,
Когда Надежда в мир вошла,
Утробу матери покинув.
Вблизи кипел Владивосток,
А позже стал родным Хабаровск.
Хоть Надин путь весьма далёк,
Всегда бы свеж был ветер в парус!
…Твоя фамилия – Борец –
Как имя, словно предвещала
Дела твои средь дальних мест
(А дела много предстояло)…
Её и вправду так зовут,
Выдумывать мне не придётся.
Жизнь привела её в Москву
Из края завтрашнего солнца.

ПЕРЕД СОКОЛЬНИКАМИ

1
Чтоб разглядеть, зачем весь сыр и бор, -
Хоть это вы и поняли отчасти, -
Прервём пока о голодовке разговор.
Вернёмся к предыдущему ненастью.
Не углубляясь шибко в поколений ряд
(Ведь ты и я – не просто чьё-то продолженье!),
Присмотримся: по ком же бил набат, -
Когда рассмотрим их в средине оцепленья…
На год назад всего лишь с небольшим
Перенесёмся. Это злое время
Смотрелось, по иронии, весной:
Природа будто не подвержена старенью.
Но до чего ж дряхлеет человек!
И общество глядится стариканом:
Расписан по минутам прошлый век;
Что было прошлым летом – в Лету канет.
На близкое в нас память коротка.
Тому немало помогало обстоятельств
Традиционно: с помощью курка
И каторги мы долго жили пятясь.
Кивали на царизм, то на совок,
На Ельцина (теперь и это можно).
Недавнее же режьте осторожно!
И чтоб не видел пассажир дорожный,
А то ещё, пожалуй, донесёт.
…Егор взревел: «Под сапогом майора
Мы лёд!!!»…
Майор не поскользнётся скоро.
Уже полковник он, и хоть бы хны.
И не дождаться нам, чтоб «не было войны»…

2
Вышагивая пО дому стихи,
Дымя двадцатой зА день сигаретой,
Я плакал, пробивался на «хи-хи»,
Но помнил, что ответствен пред планетой.
Я знал, что правду должен донести
Любой ценой до чокнутых потомков,
И тут – гори огнём язык и стиль
И прочая эстетика потёмков.
Иной читатель будет мне не рад,
А безыскусность примет за агитку, -
Пусть буду бит как бунтовщик иль ретроград,
Коль отворю грядущему калитку.
Событья, о которых речь пойдёт,
Не всё располагают к романтизму,
И не всегда легко взглянуть на прошлый год
Сквозь поэтическую призму.

3
Глаза подполковника выпучены
(Или какой у него там чин).
Россия, в сортире вымоченная, -
Под властью крутых мужчин.
Дар речи потерян загодя,
И преньев не очень слыхать.
Но горсточка волосатиков
Не даёт подполковнику спать.
Как хакеры, в сны подполковничьи
Входят они не спросясь.
По улицам шастают как по ничьим,
Вытанцовывают, клубясь.
А то на гитаре пойдут звенеть,
Чтоб их Дзержинский взял!
Больше такого нельзя терпеть,
И вот – операция «Неформал».
«Просили ж борьбы с фашистами?
Кого ни-то мы найдём!
А чтоб не портить глаза переулками мглистыми –
Поищем под фонарём.
Тем более, вконец распоясалась
Поганая молодёжь.
До самых высот дипломатии
Слышен её трындёж,
Вздувающий гнойные флюсы
На зубьях кремлёвских стен.
Готовят смутьяны костёр из обломков
Всех министерств и систем.
В Сиэттле и в Праге уже разбойничала
Вся разноцветная рать.
В России такое нЕ к чему –
В неё надо верить, и нечего!
Нечего в ней умом понимать!
За что, серая братия, плачу вам бабки я?
А то, вашу мать, вместо родины-матери
У них, понимаете ли,
Мама – анархия!
Разыщите мне неформальский устав,
Поймайте самого высшего анарха!
Кто им платит? Всех не забрав,
Не добьётесь, что пройдёт сама собой запарка!
Смотрите ещё!.. Не то из смотрителей
Разжалую в жители
Зоопарка!..»

Так говорил подполковник, веря,
Что парадом командует он.
Но ведь меньше им одним (если что) – для них не потеря,
Ведь таким подполковникам имя – батальон.
Потому и старались – за страх, не за совесть! –
Себе расчистить площадь, чтоб маршировать…
Потому в ответ им я сел за эту повесть,
Потому и сел я однажды голодать…

«…Гляньте вон на того вихрастого –
От его шуток и дерзостей два шагА
До беспорядков и треволнений массовых
(Разумеется, организуемых на деньги врага!).
Сегодня он играет панк,
А завтра подорвёт наш танк –
Ловите его лучше-ка на выходе из дома!
Все – направо! Все – кругом ма-
арш!
Превратим патлатых в фарш!»

4
Сокольники… Века тому назад
Здесь княжеская ездила охота –
Во времена, воспетые в томах
Российских эпигонов Вальтер Скотта.
Не на людей пока охота шла.
(Хотя!.. Ведь здесь охотился и Грозный.
Но тот – знаток убийств весьма серьёзный –
Считал их зА два разных ремесла.)
Тут Пьер Безухов жал впервые на курок,
Ведом понятьем о дворянской чести,
Не без успеха. Но в короткий срок
Сознал: словА такой не стоят мести.
И правда: обретали времена
Вид мирный иль хотя благопристойный.
В последний раз здесь укрывали беглецов
Леса в наполеоновские войны.
Потом леса всё больше шли на нет,
На ненасытное строительство столицы.
Здесь встали дачи. Бонапарт?.. простыл и след!..
Где люди строятся – желают веселиться.
Шумел гуляньями Сокольнический парк,
Шумела конка, а потом трамваи.
Гам, угощенье, выпивка, азарт…
Кругом бродили человечьи стаи.
Сюда помалу город приходил,
И электричество уж заменило вожжи.
А Маяковский здесь ещё на даче жил
(Но на курок нажал он позже…).
Теперь всё рядышком. Парк прямо у метро,
Из центра вам недалеко по красной ветке.
И немудрящий Галича герой
Водил сюда племянницу соседки,
И был судим парткомом за грехи…
Потом случилось много разной чепухи,
Подорожали-поглупели развлеченья…
У нас же – помрачнее приключенье.

5
И фээсбэшник, и буржуй,
И мореплаватель, и плотник, -
Был подполковник на зверей
И ВООБЩЕ большой охотник.

«Докладываю: полная фотогалерея уродов
Готова со всеми паспортными данными». –
«Полноте, пожалуйста, у нас не выставка!
Надо отдельно разобраться с главными.
Отпечатки пальцев есть?» - «Пока не собирали». –
«Причёску сменят – и подотритесь вашим фото.
Берите отпечатки, кого задержали!» -
«Так точно. Слушаюсь». – «Ну то-то"

ПОСЛЕ СОКОЛЬНИКОВ
Майор гладко выбрит, галантен, любезен,
Как старый гусар из советского фильма.
Чем только возможно, он будет полезен.
За шармом едва ощущается ширма:
«Ну что вы, мамаша! Не стоит нервов.
В крайнем случае – административка.
Заплатит он штраф, но это не страшно.
Запомнит: не всюду стоит быть первым.
Досадно, конечно, но все ведь мы – люди.
Не волнуйтесь: ЕМУ НИЧЕГО НЕ БУДЕТ».
…От таких проявлений либерализма
У кого хочешь наступит катарсис.
Подобная беседа – верный признак,
Что жизнь бывает только на Марсе…

ГОЛОДОВКА
Довольно жить законом,
Кем бы он ни был дан!
Питер, Москва, Хабаровск
Сбиты в общий таран.
Питер – Москва – Хабаровск –
Далее будет везде!
Тянутся буйные всходы
В небо, к чёрной звезде.
Питер – Москва – Утопия –
Вышагнем из оков!..
Лесом дубинок и копий
Ощерились глыбы веков.

ЭПИЛОГ
Решительно не обо всём
Поведать я могу стихами.
Иное – словно страшный сон
И строчки рушит, как цунами.
К чему же было обещать
Читателю, тревожа музу,
И отдавать стихи в печать,
Взваливши чтения обузу
На тех, кому уж ямб осточертел?
…Пишите: «автор не сумел
Построить зданья. Пара галерей
Вели к обрыву без предупрежденья»…
Я не скажу – остановись, мгновенье.
Дорога мне велит оставить дом,
Ещё несозданный, уже несовершенный,
И пренебречь задуманным трудом,
Чтобы за ним не пренебречь вселенной,
Свободою её не пренебречь.
Но кирпичи обожжены, и что им – печь?
Я, может, позаботился о ком-то,
Снабдив ночёвкой по дороге к горизонту…

Умри, мой стих, умри как рядовой!
Пусть без тебя останусь я вдовой.
Но будут тьма и свет, и лес, и дом,
Когда мы до Утопии дойдём.

Июль – сентябрь 2009

ГОЛОДОВКА
ЭПИГРАФ:
Но "Яблочко"- песню
Играл эскадрон
Смычками страданий
На скрипках времен...
Михаил Аркадьевич Светлов.- «Гренада»

Мой отпуск проходит отнюдь не на Мальте
Сидит мой любимый на грязном асфальте.
Сидит он голодный, но гордый и смелый.
Он занят опасным, но праведным делом.

За тех, кого били в апреле в ментовке
Проводят ребята свою голодовку
И звоном в ушах и голодную комой
Воюют здоровьем, что нужно им дома.

Я против была, но потом замолчала,
Поскольку ответа я вовсе не знала,
Коль власти не думают нам помогать
Ну что остается? Идти – голодать.

Я спорить пыталась, ведь я не согласна:
Я долго талдычила: «Сашка, напрасно!»
Но он мне ответил: «Опасно, но надо»
Мы люди, родная. Мы вовсе не стадо.

Ты вспомни, как били Кирилла* в ментовке,
И бьют там других. Что тогда? ГОЛОДОВКА»

В аптечке уж съеден мной весь валидол.
Когда же придешь ты и сядешь за стол?
Здоровье и отпуск летят кувырком,
Но может ДО ПРАВДЫ МЫ ВСЕ ДОЖИВЕМ?

Десятый уж день, попадая в милицию,
Отряд не сдается.
Сражение – длится.
Вторые уж сутки, как Маша** в больнице.
Отряд*** не сдается.
Сражение – длится.

18 июня 2009 года

ОБРАТНЫЙ ХОД ЗЛОДЕЙСТВА.
19- 25 января 2009 года.
Памяти Анастасии Бабуровой и Станислава Маркелова.

Мне снится сон – один и тот же.
Он снится много дней подряд.
Я вылезаю вон из кожи
И стрелки волоку назад.

Часы не сразу поддаются.
Но слышен скрип – обратный счет.
Они в руках, как рыбы бьются
И время вспять уже идет.

Пошли. Все движется обратно:
Суббота, пятница, среда.
И понедельник. Все понятно.
Теперь скорее в центр – туда.

Пречистенка. Снежок. Крещенье.
«Злодей однако – здоровяк»
Не пропустить бы мне мгновенье
Теперь – орать. Да нет. Не так.

Мне нужен пистолет. Нет – шашка.
Нет – бомба. Нет. Так не пойдет.
Ну что же делать!!! Все. Промашка.
Сейчас он к Стасу подойдет.

А – вот же в луже арматура –
Я размахнусь…и по башке.
И тут я просыпаюсь – дура.
В поту, в слезах, в часах. В тоске.

Увы. Опять не получилось.
Он снова выстрелить успел
И тело Стаса повалилось.
И Настя…Всё. Времён предел…

Явь время не отодвигает
О Господи! Да как нам жить?!
И голос мягкий отвечает:
«Кто нас убил, тот нас спасает.
Меня же вот пришлось убить…»

И очень многим иудеям
Потом такой же снился сон.
Ученикам. Да фарисеям!
Все маялись. Все в унисон.

Нет. Я не понимаю все же.
Не понимаю, хоть убей.
И снова я во сне из кожи
Выныриваю поскорей.

НОЧНОЙ ДОЗОР В АНГАРСКЕ.
Посвящается Илье Бородаенко, экологу, защитнику природы, одному из основателей молодежного клуба «Бригантина» из г. Находка, погибшему при ночном бандитском нападении на экологический лагерь, недалеко от города Ангарска от множественных ран, нанесенных арматурой.(21 июля 2007)
Илье было чуть больше 20-ти лет.
Посмертно.

ЭПИГРАФЫ:
Когда в городе гаснут праздники,
Когда грешники спят и праведники.
Александр Галич.

«И абие узьре тYкущих к шатьру, блистание оружия и мечьное оцещение»…
Сказание о Борисе и Глебе.

Они пришли под утро, в ночь
И каждый знал, что прав.
Ведь не скупился славный вождь
На лагерь их послав.

А может вовсе и не вождь?
А, например, майор?
Был предрассветный час, шел дождь.
И догорал костер.

И на ночь, шмотки постирав,
Сушить не удалось,
Но тот, кто прав (взаправду прав),
Тот на Земле не гость.

Тот может и в сырое лечь,
Раз надо мир спасти
К тому же, право. В двадцать лет
Капризы не в чести.

Здесь по-другому лес шумит,
Иначе пахнет ель.
Ты был простужен и не сыт,
Но на душе – апрель.

Ты, волглый полог отведя,
На лапнике уснул,
Под шелест леса. Шум дождя.
И комариный гул.

Зато ты знал, что без тебя
Погибель, зло, обвал,
И этот мир и лес, любя,
Бесстрашно защищал.

А тот, кто жизнь твою унёс,
Не знаю, кто он был,
Не задавал себе вопрос
Зачем на свете жил.

Он просто жил. В нём юный пыл,
Он молод и здоров
Он знал, давно пора враспыл.
Всех этих фраеров.

А то пришли тут нас учить
Природы, вишь, им жаль.
Ну, мы сумеем излечить
«Столичную» печаль.

Они не прАвы, так нельзя.
Неправы – на убой.
И хвоей правые скользя
По лесу шли на бой.

И всё же я их не виню
Жестоких дураков,
Хотя потомки проклянут
Их вó веки веков

Другой подонок виноват,
Тот, кто конечно, прав,
Кто не был там, но кто был рад
Их в лагерь ваш послав.

Не знал видать про пистолет?
Ну, думал, пошумят.
Поколошматят там пикет,
Поучат там ребят.

И меньше может быть забот -
Начальство не орет.
И эта драка принесет
Решенье без хлопот.

Но, недооценив расклад,
Не доучёл слегка,
Что тот, кто прав
Увы, не прав, зато права рука.

Зато безжалостная сталь
Не станет рассуждать,
А просто лупит наповал,
И после уж не встать.

И кто б он ни был, этот вор,
Стравив вас меж собой,
Одно я знаю – мне позор.
Ведь он – ровесник мой.

23 июля 2007 года

Напомним, как дело об избиении молодых людей, так и дело по обвинению Всеволода Остапова, находились в производстве одного следователя Преображенской прокуратуры - Кобзаря. По словам адвоката Черноусова, дело по обвинению сотрудников милиции, возбужденное летом 2008 года, практически не сдвинулось с мертвой точки: следователь до сих пор не установил виновных милиционеров, т.к. ни один из сотрудников ОВД "Сокольники" так и не был вызван на допрос в прокуратуру, не говоря уже о назначении очных ставок со свидетелями и потерпевшими. Более того, следователь так и не вынес постановления о признании потерпевшими 7 избитых молодых людей (в т.ч. Всеволода Остапова), несмотря на многочисленные свидетельства. В августе 2009 года следователь закрыл дело об избиении за невозможностью установить виновных, но оно было возвращено к нему на доследование.

Всеволоду Остапову, тем не менее, в августе 2009 года было предъявлено обвинение в нападении на сотрудника милиции. В настоящее время дело находится на рассмотрении в Преображенском межрайонном суде.

Участники кампании против милицейского беспредела добиваются, помимо прекращения уголовного преследования Остапова, передачи дела по обвинению сокольнических милиционеров другому следователю и в другую прокуратуру.

Источник: ИА "ИКД"