Хотя если говорить о художниках, то критики чаще сравнивают «Трудно быть богом» с картинами Босха. Серый мир серых людей с уродливыми душами – это очень перекликается с тем, что говорил Герман о своем понимании реальности. «Единственный вывод, который у меня пришел к семидесяти годам, что во всем мире, не только в России очень много глупых людей, и очень немного умных. Очень много дурных людей, и очень немного хороших. Это повсюду» - говорил он в одном из интервью. Именно такой действительность представляется в «Трудно быть богом»Подведем итоги
Представим, что не было никогда братьев Стругацких, не было никогда Петра Фляйшмана, который еще в 1989-м году экранизировал «Трудно быть богом». А был только режиссер Алексей Герман, который снимал «Трудно быть богом» десять лет и воспринимал эту работу как главную и итоговую в своей жизни. Герман до премьеры не дожил. Нам повезло больше: сжав зубы, мы эту премьеру пережили.
Как известно, в искусстве каждый видит себя. Поэтому нельзя судить автора и выносить ему вердикты. Но можно быть зрителем и задаваться вопросами - зачем снят этот фильм и кому он адресован? Представим, что был только Герман. Честно ли так смотреть на фильм? С одной стороны, конечно, нет. Потому что любое произведение встроено в историю, в культуру. По-другому не бывает. Чем больше этих связей, тем более подготовленным должен быть зритель. Например, в романе Стругацких есть придворный дон Рэба, а в ранних редакциях дон Рэбия — это намек на Берию. Кто об этом сейчас знает, кроме Википедии? Подобных связей в каждом произведении множество. Это все с одной стороны. С другой стороны, кино, как и любое, наверное, искусство - это умение убрать лишнее, выделить главное. Это умение сформулировать собственные мысли, чувства и переживания. И оценивая с этой позиции, все же справедливо рассматривать «Трудно быть богом» как отдельное произведение, а не просто как экранизацию романа.
Что хотел сказать нам Алексей Герман в главной картине своей жизни? На Ленте.ру по этому поводу опубликована статья философа, филолога, историка, теоретика искусства и культуры в одном лице Михаила Ямпольского. Человеку с такой бородой, как у него, хочется доверять. Вот что он пишет: «Трудно быть богом» — логичное завершение творческого пути режиссера, который все время пытался понять, что такое история. [...] Для Германа, если говорить о его философии, история в ее непредставимости — это форма проявления человечности». И так далее. Очень возможно, что именно об этом думал Герман, снимая этот фильм.
О чем думал я, когда его смотрел? Я думал, как же мне неудобно перед друзьями, которых я пригласил на этот сеанс. Может быть, Ямпольский способен, глядя на эрегированный член осла, рассуждать о влиянии Дзиги Вертова на творчество Алексея Германа. Но я-то видел то, что мне показывали. И мне хотелось спросить: неужели без этой конкретной сцены с членом осла фильм бы стал значительно хуже?
Сценарий утонул в атмосфере. Каждый кадр ломится от разнообразных гадостей. Редкие общие планы как глоток воздуха. Средние и крупные набиты до отказа. Зрителю дышать нечем. А фильм длится три часа. На пятнадцатой минуте начинаешь думать, когда же Румата всех порешитИ вполне возможно, что стал бы. Ведь за этим фильмом стоят Стругацкие, стоит Герман, со всем своим огромным режиссерским опытом, за этим фильмом - работа огромного количества людей, которые больше десяти лет занимались этой лентой. Нет сомнений, что все выверено до мелочей. Но на выходе, как в фильме «Автостопом по галактике», мы имеем 42. Чего 42? Почему 42? Об этом только Ямпольский с Германом знают.
Ни в коем случае я не призываю к тому, чтобы Герман или кто-то еще снимали бы фильмы для меня. Чтобы мне, то есть зрителю, было весело, понятно и приятно смотреть. Для кого снимает режиссер? Конечно, для зрителя. Но только единственный честный способ снимать кино — это представлять на месте зрителя самого себя. А кого еще может представлять режиссер в качестве зрителя, когда, просматривая дубли, он говорит: это хорошо, а это брак? Иначе это бизнес: кино про суперменов, спасающих вселенную.
Картинка
И вот мы видим. Сюжет снивелирован до максимума. Он так глубоко засунут в ужас происходящего на экране, что когда на место «серых» приходят «черные», то зритель этого просто не замечает. И те, и другие выглядят одинаково мерзко. Какие они «серые», если в первых же сценах человека топят в говне в буквальном смысле? О том, что главный герой - ученый-историк и о том, что действие происходит на другой планете, на которую высадилась экспедиция с Земли, сказано буквально в двух словах. При этом именно сказано, а не показано.
Сценарий утонул в атмосфере. Каждый кадр ломится от разнообразных гадостей. Редкие общие планы как глоток воздуха. Средние и крупные набиты до отказа. Зрителю дышать нечем. А фильм длится три часа. На пятнадцатой минуте начинаешь думать, когда же Румата всех порешит.
При этом на экране ничего не происходит. Как во французском кино: можно уснуть в начале, проснуться в конце и ничего не поменяется. Все три часа люди испражняются, топят друг друга в говне, убивают и калечат. Только под самый занавес сумасшедший супермен Румата в конце концов не выдерживает и устраивает небольшой конец света. На что, спрашивается, потратили три часа и 14 лет?
Что хотел сказать нам Алексей Герман в главной картине своей жизни? На Ленте.ру по этому поводу опубликована статья философа, филолога, историка, теоретика искусства и культуры в одном лице Михаила Ямпольского. Человеку с такой бородой, как у него, хочется доверять. Вот что он пишет: «Трудно быть богом» — логичное завершение творческого пути режиссера, который все время пытался понять, что такое историяКамера в «Трудно быть богом» очень похожа на камеру в «Хрусталев, машину!». Во-первых, она присутствует в фильме как один из персонажей: в нее то и дело заглядывают какие-то люди. Во-вторых, она существует сама по себе. То есть обычно камера создает сюжет, она всегда в центре событий, а планы скомбинированы так, что монтаж наталкивает зрителя на определенные мысли. Известные примеры: сначала лицо мужчины, потом тарелка супа – получается голодный мужчина. То же лицо мужчины, потом лицо женщины – влюбленные. Этого у Германа нет. По крайней мере, нет этого ощущения манипуляции сознанием. Камера ведет себя так, будто она одна: нет ни толпы осветителей, звукооператора, нет рядом режиссера-постановщика, и актеров никто не просил делать то, что они делают. Просто кто-то сказал оператору: полетишь на Арканар, снимешь, что там и как. Больше всего это напоминает документальные фильмы. Камера не снимает историю. Она снимает то, что ей кажется важным и интересным, но истории из этого не получается. Хотя история есть, есть сюжет. Но он так глубоко утонул в атмосфере разложения и гниения, что непонятно, чем его оттуда доставать.
История Германа
Почему Герман зарывает сценарий, заполняя все кадры бессмысленной атмосферой? Михаил Ямпольский считает, что в этом и есть понимание Истории Алексеем Германом. Знать историю – значит быть богом. А для человека история не вообразима. Когда человек начинает пересказывать историю, то он неизбежно выделяет главное, упрощает, сокращает. Он вырезает из истории тот кусок, который ему нравится. Но этот кусок, с точки зрения Германа, не есть сама история. Поэтому он пытался придумать другой способ. Он хотел показать историю такой, какая она на самом деле: невообразимая, не вмещающаяся в рамки никакого сюжета и сценария. Такой история существует в природе, но такой ее не может воспринимать человек, который всегда стремился отделить себя от природы, взять из нее только главное, только нужное. В этом смысле этот фильм похож на работы Малевича, стремящегося найти грань между искусством и реальностью.
Это был своего рода бунт Германа против принятых в кинематографе правил. «Я не буду смотреть коммерческое сюжетное кино. Я от него заболеваю. Я чувствую, что мне морочат голову» - говорил режиссер в своих интервью. Он считал, что общепринятый язык кино понятен зрителю потому лишь, что зрителя приучили к правилам этого языка. А это значит, что можно придумывать свой язык, который будет ничуть не хуже, хоть его и мало кто будет понимать.
Такая философия принесла Герману немало разочарований. В Каннах, например, на показе «Хрусталев, машину!» половина зрителей ушла из зала еще на середине. Герман, как он сам говорит, очень тяжело это переживал.
Хотя если говорить о художниках, то критики чаще сравнивают «Трудно быть богом» с картинами Босха. Серый мир серых людей с уродливыми душами – это очень перекликается с тем, что говорил Герман о своем понимании реальности. «Единственный вывод, который у меня пришел к семидесяти годам, что во всем мире, не только в России очень много глупых людей, и очень немного умных. Очень много дурных людей, и очень немного хороших. Это повсюду» - говорил он в одном из интервью. Именно такой действительность представляется в «Трудно быть богом». Поэтому, вероятно, мир Арканара такой гиперболизировано уродливый.
Итак, представим, что не было никогда Стругацких, а был только Герман со своим фильмом. В чем его заслуга? «Трудно быть богом» - это большой эксперимент. Это поиск новых форм в кино. Но можем ли мы уже сегодня сказать, что эта новая форма появилась? Думаю, что нет. Новый язык кино появится тогда и в том случае, если и когда на нем начнут говорить. Если его поймет зритель. Пока же это мертвый язык, и зрители, глядя трехчасовое полотно, недоумевают, зачем было показывать член осла.