НАС ТРОЕ ОСТАЛОСЬ…

- Николай Александрович, как Вы попали в ряды ликвидаторов аварии на Чернобыльской АЭС?

- Меня призвали на «военные сборы» спустя десять лет после срочной службы в советской армии. Повестка пришла летом. До этого я уже выезжал на учения, и здесь тоже все было как обычно: сбор в военкомате, медицинский осмотр, комиссия. В Ижевске нам ничего не объясняли, сразу направили в Чебаркуль. Это учебный центр в Челябинской области. Там нам и стало известно, куда нас направят...

- Инструктаж, специальное обучение?..

- Да ничего особенного. Учеба для резервистов продолжалась от двух недель до месяца. Практические занятия со средствами химзащиты, немного теории РХБЗ. По военной специальности я химик-дозиметрист, так что всё это вещи известные. Август провел в Чебаркуле, познакомился с земляками (с ними я до сих пор не теряю связи), а в сентябре самолетом нас переправили в Белую Церковь. Это уже Украина.

- То есть район заражения?

- Мы жили в поле за 30-километровой зоной. Считалось, что безопасная местность. В сентябре-октябре в опасную зону я вообще не ездил: так вышло, что я по гражданской специальности ещё и энергетик, с радиозавода призвали. Поэтому занимался обустройством палаточного лагеря. Весь наш Сибирский полк там стоял - около тысячи человек. Полк химзащиты Сибирского военного округа.

- Что вы делали в зоне катастрофы?

- К самой ЧАЭС я начал ездить с ноября. Можете себе представить: комплекс электростанции размером с Ижевский автозавод, а рядом городок Припять – как автозаводской жилой район. И расстояния примерно те же. До января успел поработать и рядом с аварийным энергоблоком, и в городе.

На станции мы убирали радиоактивный грунт. Снимали с поверхности слой почвы, в основном вручную, но где-то и с техникой. «Грязную» землю вывозили километров за пять в могильник, а на ее место засыпали привозной песок. Со временем – довольно быстро – в нем тоже накапливалась радиоактивность, и тогда грунт менялся по второму кругу.

- То есть собирали «выхлоп» реактора, как воду губкой?

- Выходит, так.

- Как защищали себя от радиации?

- Какая там защита… Армейская форма и респиратор. Но мы работали, можно сказать, в нормальных условиях – хуже всего было подниматься на крышу станции. Там схватывали и до 50 рентген за один сеанс при максимуме в двадцать пять, который для нас установили.

Контроль за этим был строгий, ежедневный. Как только солдат набирал 15 рентген, его ставили на замену. Правда, пока свежие силы прибудут, еще успеешь поработать: моя доза в итоге 18 рентген за двадцать с чем-то поездок в зону.

А потом были Припять и поселок Зеленый мыс. Там требовалось дезактивировать, «смыть» осадки радиоактивных частиц со стен всех построек. Мы работали только снаружи зданий, заходить внутрь и тем более выносить что-то оттуда нам не разрешалось. Зато местных жителей, эвакуированных после аварии, пропускали обратно по паспорту. Я видел, как они приезжали за вещами. Увозили пожитки, ковры какие-то…

- Какой распорядок дня у ликвидатора?

- Утром – подъем, построение. Командование распределяет задачи, и весь личный состав, кроме суточного наряда, выезжает в зону. Еду привозили из лагеря, и обедали тут же, в бывшей столовой Чернобыльской АЭС. Завтрак и ужин – в лагере. Обыкновенный рабочий день.

Командование нас не слишком беспокоило, без строевых смотров как-то обходились. Нормы по дозе радиации для всех одинаковые - в опасной зоне все в одних и тех же условиях, без различия - солдаты, офицеры...

- Теперь, спустя четверть века, здоровье не беспокоит?

- В первые годы сильно ломало. То голова болит, то тошнота ни с того ни с сего. Радиация распределяется очень неравномерно как по местности, так и по высоте над поверхностью. У самой земли, видимо, фон был сильнее – многих потом долго тревожили ноги. Ну и сейчас, на 55-м году, все это дает о себе знать. Но я по-прежнему работаю, на пенсию не ушел.

- Тогда, в 86-м, чувства причастности к эпохальным событиям не возникало? Ощущения подвига?

- Нет. Наше дело было солдатское, порядки армейские. Мы же знали, что пока положенных рентген на себя не соберешь в зоне, домой не поедешь. Поэтому желания «спрятаться» на кухне или где-то еще в лагере ни у кого не возникало. Тем более что зима была очень холодная. В минус тридцать жить в палатках на земле совсем не хочется.

- Какая-то компенсация или льготы от государства Вам, как чернобыльцу, предусмотрены сегодня?

- До принятия закона о монетизации льгот – путевка в санаторий раз в год, бесплатный проезд и лекарства. Теперь за всё про всё – выплата около тысячи рублей в месяц, может, чуть больше. На сберкнижку приходят…

В 1987 году я вернулся в Ижевск, и через два года, когда приняли закон о чернобыльцах, на радиозаводе работало 17 человек ликвидаторов. Каждый год к 26 апреля выходит приказ гендиректора о денежном поощрении – в прошлом году, кажется, это была тысяча рублей, в этом году вроде бы две обещали. Хорошо хоть не забывают. Правда, теперь нас только трое осталось на всё предприятие…