фотоВ культурологии «чтение текста» понимается широко. Город тоже можно «прочесть» как некую знаковую систему, а его архитектурную и геральдическую топографию представить в виде физиологического или метафизического текста. Подобно тому, как охотник «читает» топографию звериных следов или жрец – «топографию» внутренностей жертвы. Стоит лишь разгадать «ключ» к чтению города-иероглифа: «О город! О сборник задач без ответов, / О ширь без решенья и шифр без ключа» (Б. Пастернак).
Восприятие города как организма и тем более как genius loci (дух места – лат.) с неизбежностью ведет к его персонификации – наделению лицом, характером, стилем жизни и внутренней биографией с векторами предназначения. При чтении текста архитектурной топографии города стоит взять на вооружение опыт архитектурной герменевтики (искусство толкования – греч.). Она ищет истолкование самобытных текстов архитектуры в архетипах, то есть в дорефлексивной сфере сознания, являющейся тысячелетним «осадком коллективного бессознательного» (К.Г. Юнг), извечным достоянием культуры в целом и мира архитектуры, в частности. Смысловой феномен города создается как результат формирования в его топографии (благодаря архитектурным доминантам) архетипической памяти о порядке мироздания либо о его (порядка) нарушении. Ижевск начинался с градостроительного воплощения самых характерных и полярных архетипов места – подземно-подводной Преисподней (Мирового Океана, Реки) и небесного Рая (Мировой Горы, Дерева). Это расположенные на противоположных берегах запруженной реки две топографические и символические со-в-местности города с соответствующими архитектурными доминантами: заводская яма и храмовая гора. Причем градостроительным центром Ижевска, его колыбелью является дымящаяся яма. В «вулканическом» кратере, на уровне дна перегороженной плотиной реки находится архитектурный символ Ижевска – падающая башня с направленными из поднебесья в яму предостерегающими трубами Апокалипсиса, изображенными на металлической арматуре башни. Ныне падающая башня отклоняется от своей оси в сторону техногенной воронки почти на метр. В архитектурной герменевтике переход воплощает идею движения, покидания одного места и обретения другого. Архетипы перехода - это Подъем-Спуск, Врата, Мост. Они формируют в архитектуре активный заряд изменений, выражая различные способы преодоления, соединения, превращения. Путь приводит к семантической связности «текста». В топографии Ижевска путь между двумя градостроительными доминантами (башней-провалом на уровне дна промышленного пруда и храмовой горой) шел по плотине, по мосту, пастернаковскому «взвозу» (ныне «метельный» взвоз Духа Живаго, доктора Живаго перегорожен питейным заведением). А далее по ступенчатой эспланаде анфиладных площадей - от нижних Михайловской и Арсенальной площадок к верхним Михайловской и Арсенальной площадям. Вектор такой архитектурной артикуляции был задан ничем не застроенным небесным простором храмовой горы и тесным лабиринтом дымящегося кратера, центрированного символом Ижевска – падающей в техногенную прорву башни. Выдающийся культуролог Ю.М. Лотман не раз отмечал, что в системе символов, выработанных историей культуры, город занимает особое место. Пространство в семиотике города соотносится с Добром и Злом, Богом и Сатаной. Если город относится к окружающему миру как храм, то есть является идеализированной Вселенной, он, как правило, зарождается на горе (на горах), в «центре Земли», начинается с храма (кремля, монастыря, церкви или иного символа «небесного града»), выступая в качестве посредника между Землей и Небом. Вокруг него концентрируются богоносные мифы генетического плана. В основании такого града обычно участвуют небесные покровители, он имеет начало, но не имеет конца – это «вечный город», спасающий людей от духовной смерти. Населенные пункты, рожденные на горах – центры неких «небесных» миров. Однако город может быть расположен и эксцентрически по отношению к соотносимой с ним окружающей территории, что может свидетельствовать о его агрессивных, завоевательных замыслах оккупанта или, напротив, обострять его уникальность, индивидуальный код, непохожесть на всех остальных. Эксцентрический город рождается «на краю», «из бездны», выползает на окрестные холмы и горы «со дна», «из норы», из мира хтонических существ – змеев, драконов, бесов. На «зачатие» подобных городов обычно оказывают влияние темные силы из подземно-подводного слоя Вселенной. Классическим городом, возникшим «из топей и блат», является Петербург. Колыбелью Ижевска тоже является нижняя топография. Ижевск «зачат» за плотиной, «на дне», в «омуте-водовороте» перегороженного дамбой русла бурлящей реки. В этом случае акцентируется не антитеза Земля-Небо, а оппозиция естественное – искусственное. Это город, созданный вопреки Природе и находящийся в борьбе с нею, что дает двойную интерпретацию города: как победы разума над стихиями, с одной стороны, и как механической извращенности естественного порядка – с другой. Вокруг такого «заведенного» ключом, холодного и бездушного города-механизма будут концентрироваться мифы о гибели, идея обреченности и грядущего провала в Преисподнюю. Мировая архитектура дала образ наиболее сакрального и возвышенного архетипа пути – Дорогу к Храму. Он символизирует духовное следование к выбранному идеалу. Символично, что в Ижевске Дорога к Храму идет через Преисподнюю. Что соответствует старому ижевскому мифу, «передающемуся из поколения в поколение в ряду священнейших преданий» о грядущем провале Ижевска в нижний мир. Старый миф оказался поддержанным в новом проекте архитектурного символа Ижевска в виде целящегося из пруда в небеса островного идола-автомата (гостинично-офисный комплекс «Калашников» с аллюзиями Петропавловской крепости-тюрьмы). Этот стильный проект питерской фабрики «32 декабря» откровенно и талантливо подчеркивает двойственную суть Ижевска (город архангела Михаила и одноименного автомата), родственную двойственности города Медного Всадника (город апостола Петра и одноименного человека, замершего на не раздавленном водном Змее: если он раздавит хранителя вод, то провалится вниз вместе с городом). Идол в виде автомата визуально противопоставлен «кладбищенскому» Михайловскому собору. На Красной Горке при строительстве на месте вырубленной липовой аллеи монументальной лестницы (Дороги к Храму), ведущей к автоматно-церковному комплексу на первом ижевском кладбище (новоделу Михайловского собора и камуфляжному бункеру-музею Михаила Калашникова), был срезан гигантский участок террасы со старыми липами (автоматы Калашникова делают на развалинах церкви, построенной в том же стиле и по проекту того же архитектора, что и Михайловский собор). На этом срезе между новой церковной уборной и порушенным некрополем 1922 года (памятником истории и культуры), доктор исторических наук, ведущий археолог Удмуртского университета Л.Д. Макаров насчитал несколько десятков разрушенных экскаваторами могил (в 1760-1810 годах там находилось кладбище). Однако погромы могил, каменных склепов начались еще раньше, за год до начала сооружения лестницы к храму и соседней к ней церковной уборной, с противоположной, «алтарной» стороны, где хоронили именитых граждан. Там предположительно покоились и свойственники Пушкина, дворяне Алымовы. Символ Ижевска - падающая в яму и все более отклоняющаяся от первоначальной оси башня оружейного завода. Она «обвенчана» с вечным городом апостола Петра «римским кольцом» – медной решетчатой арматурой с воинской, имперской римско-петербургской символикой, рифмующей цифру «4» (числовой код императорского Санкт-Петербурга – «Четвертого Рима» императора Петра Великого). Особого внимания среди символов-знаков на арматуре ижевской башни заслуживает четырежды повторенная эмблема, изображающая две перекрещенные трубы, раструбами направленные с небес в сторону грешной земли. «Ключом» к расшифровке смысла основной эмблемы ижевского кольца является Апокалипсис, тема второго пришествия Христа и Воскресения из мертвых. Согласно Священному Писанию, время, а, значит, и смерть начались с грехопадения. Ход этого времени, надо полагать, и отбивают ижевские куранты. Закончится оно трубой Архангела. Труба возвестит Божий Суд. На падающей башне небесные трубы, которые должны услышать живые и мертвые, изображены по четырем сторонам света. Перекрещенные ангельские трубы, направленные раструбами сверху вниз, – это «рифмы» с гербов Рима (Ватикана) и Санкт-Петербурга. В их гербах помещены перекрещенные «ключи от рая» (Рим) и перекрещенные «якоря надежды» (Петербург), своей нижней стороной направленные вверх, то есть перевернутые. На бытовой, утилитарный взгляд, эта перевернутость может показаться лишенной всякой логики. Но с символической точки зрения здесь все логично: «капитаны» двух городов святого апостола Петра для своего ориентира в плавании по морю житейскому выбрали небесную звезду, духовный якорь и ключ. Еще более поразительно, что гербы Рима, Санкт-Петербурга и первый герб Ижевска, выбранный геральдической комиссией вместо прежней городской эмблемы с башней-символом, похожи по силуэту. Первый в истории герб Ижевска повторяет гербы Рима и Петербурга, но с противоположным ориентиром. В гербе Ижевска небесные трубы ижевской башни заменены на железные клещи из символики огненного Ада. Мертвые и тяжелые клещи в гербе давят поникшие и все-таки живые гроздья рябины, изображенные внизу и на втором плане на поле герба. Они как бы «проглочены» клещами, раскрывшими свои зубья, чтобы поймать зазевавшееся солнце. В фольклорной традиции горькие ягоды рябины и калины считались поминальными и могильными. Эти ягоды наливались закатной кровью в осенне-зимний период и символизировали связь с мертвыми и со смертью солнца, года, природы перед их грядущим воскресением.