ОТПРЫСК ЕВРОПЫ

В Ижевске до сих пор ощущается некий петербургский излом казарменного мучительства, но куда же делись бесконечные портики, аркады и ампирные ряды колонн вдоль набережной пруда? Куда канули изящные манеры бумажной Европы? Где та оперная декорация «деревянного ампира» – архитектуры дворцовой: издали – каменной, а вблизи – деревянной? Где же тот грандиозный ампирный спектакль? Подобно другим уральским «городам-заводам», Ижевск родился как отпрыск индустриального развития европейской цивилизации, однако возводился при помощи «азиатского способа производства», как ГУЛАГ. Ижевск работал на принудительном труде крепостных, а значит, городом быть не мог. В уральских заводских селах, заводах-тюрьмах, превосходящих по численности населения многие европейские города, в рабочие-заключенные, точнее в заводские крестьяне, попадали даже вольнонаемные и иноземцы. Об этом рассказывает в своих петербургских очерках «Кама и Урал» В. И. Немирович-Данченко (СПб., 1890): «Малороссы, латыши, пермяки, белорусы, поляки оказывались здесь, потому что сначала их нанимали, а потом записывали в крестьяне. Таким же образом сюда попало много французов и немцев. Писарь, делая перепись, идет под окном. В окне француженка с сентиментальным романом в руках. «Как вас зовут?» – «Мадам Шарон». Он и записывает Шаронову, которой потом объявляет, что она числится крепостной. Немец-механик явился сюда учить чему-то, какому-то усовершенствованию производства. Не понравился владельцу – тот и велел отодрать его. Готовились уже шпицрутены, но «преступник» не дождался их – повесился. Один из владельцев привез к себе француженку, та пожила два года, и когда дикарь-любовник раз отвозил ее кнутом из собственных рук – она заявила, что завтра же уедет домой в Париж. Но Париж ей не пришлось видеть. Ее высекли «при заводе» и выдали замуж за какого-то рабочего пьяницу. Крепостные зачастую посылались учиться за границу. Таких выбирали из наиболее способных. Развившись и приобретя знания, несчастные женились на француженках и немках. Каково было положение последних, узнававших по прибытии на место родины, что они супруги крепостных и сами крепостные. Сколько драм совершалось здесь в эту мрачную эпоху! Даже оставшиеся холостыми и возвратившиеся из Парижа крестьяне быстро спивались с кругу. Между ними и безграмотными крепостными никакой разницы не делалось, и как для тех, так и для других были зуботычины, розги, кнуты, шпицрутены и прочие прелести этого тяжелого времени. И рядом с этими самодурствами здесь жили люди, получившие образование, даже разработавшие историю края, описавшие его. Писателя такого рода обыкновенно призывали к владельцу. «Ты это представил ко мне то-то и то-то?» - «Я.» - «Молодец. Хвалю. Труд твой я в архив велю сдать, пусть лежит». В виде поощрения меценат выдавал местному историку рюмку водки и полтину денег». Закончилась Отечественная война 1812 года. Полки наши возвращались из Парижа. Войска от генералов до солдат только и толковали: «Как хорошо в чужих землях. Почему у нас не так?» Надежда на обновление России, на освобождение от «рабства» крепостных, самоотверженно сражавшихся рядом с офицерами-дворянами в армии и партизанских отрядах, буквально носилась в воздухе. В 1815 году в Париже Александр I во всеуслышание заявил: «С Божьей помощью крепостное право будет уничтожено еще в мое царствование». Подобно Наполеону, отменившему крепостное право в Польше, царь содействовал утверждению конституции во Франции, упразднил крепостное право в Прибалтике, даровал конституцию Польше и демократические свободы Финляндии. При Александре I столицей Финляндии стал «финский Петербург» – Гельсингфорс (Хельсинки): обе столицы застраивались в стиле русского ампира. Все ждали перемен и в самой России. С отменой «рабства» заводских крестьян собирались перевести в свободных горожан, а гигантские заводские села преобразовать в города. Самым большим из таких сел был Ижевский завод, переживший быстро прерванный всплеск не просто городского, а поистине «петербургского» строительства одновременно с Гельсингфорсом – при Александре I.
В проектах гидравлического «города Ижа» можно было заметить влияние западных проектов. Иллюстрации с видом нового города напоминали просвещенной публике авангардные постройки Европы и Петербурга. Журнал «Вестник Европы» отмечал, что в «городе Ижа» одно купольное здание, круглое в плане и лежащее за водосливом на берегу Ижа, «весьма хорошо» выстроено «по манеру Английскому», другое купольное сооружение свидетельствует о том, «что зодчий образовывался в Италии». Фронтоны новых зданий украшали античные аллегорические изваяния, изготовленные шведским скульптором Карлом Постом, а цилиндрическую башню вододействующего завода – великолепные куранты с «колокольной музыкой», выполненные датским мастером из Копенгагена Христианом Шиотцем. Куранты датского часовщика рассыпают мелодичный перезвон над гидравлической архитектурой и водным раздольем каждые пятнадцать минут до сих пор. Башенные часы-куранты аккомпанировали колокольными переливами «водной» мелодии всему новому городу. Аккомпанировали в самом центре перегороженной плотиной реки Иж. Да и сам «город Ижа» стал в пушкинскую эпоху своеобразной «музыкальной шкатулкой», петербургской рифмой, водяным часовым механизмом с гидравлическими зубчатыми колесиками разных размеров. О четко продуманном регулярном «городе Ижа», созданном в соответствии с идеалом Просвещения, – по аналогии с естественным часовым механизмом, действующим силою брызжущих водяных двигателей самой природы – в столичном журнале говорилось с восхищением: «Обширное озеро, более шестидесяти верст в окружности, составляемое рекою Ижем, придает местоположению величественный вид, а заведение снабжает нужною водой. Когда войдешь и увидишь по всем оного частям деятельность, устройство и согласный с целию порядок, то поразишься и невольным образом скажешь, что сие стройное целое есть произведение ума необыкновенного. Хотя место сие на болоте и доселе покрыто лесом и кустарником, но весь лес около сего места вырублен, и болота высушены спусканием воды в многочисленные каналы». Оживил здешнюю глушь чертами европейского города приезд иноземцев и обучавшегося в Риме петербургского архитектора С.Е. Дудина. Дудин выбился в дворяне из солдатских детей – крепостных князей Голицыных, дальних родственников Пушкиных. Это случилось после окончания с золотой медалью Академии Художеств. Искусству Дудина в возведении нового «города Ижа» в 1824 году дал высокую оценку президент Академии Художеств А.Н. Оленин: «Искусство, опытность и усердие его не подвергаются ни малейшему сомнению. В той отдаленной и малонаселенной земле он должен был исправлять не токмо должность архитектора, но и даже каменного мастера, а иногда инженера и машиниста». Оленин был отцом той самой Анны Олениной или «Annete Pouschkine» в беспрестанных анаграммах поэта, которой Пушкин посвятил печальные строки о несбывшемся: «Я вас любил безмолвно, безнадежно, / То робостью, то ревностью томим, / Я вас любил так искренно, так нежно, / Как дай вам Бог любимой быть другим». В кружок Олениных входили литераторы, архитекторы, художники, музыканты. Многих из них Дудин помнил по Петербургу, например, своих товарищей по поездке в Италию и по учебе в Академии Художеств. В Европе при содействии русского посла наняли мастеров из немецких земель, Дании, Швеции. Пренебрегши всеми трудностями – осадой и обстрелом англичанами Копенгагена, оккупацией Европы Наполеоном и «великими расстояниями» – иноземцы еще в 1807 году приехали в далекий Ижевск. «И вот в короткое время, – писал первый ижевский историк, сын выходца из Германии Густав Бейне, – как бы по мановению волшебной силы осушились болота, сгруппировались поля на местах, покрытых ранее девственным лесом, в котором лишь ловил зверей полудикий вотяк; словом, развернулась совершенно новая жизнь и деятельность, при которых река Иж, катившая дотоле воды свои без значительной пользы в Каму и до 100 человек опытных мастеров, вызванных тогда для настоящей цели из чужих краев,, заняли почетнейшие места». Человек начала ХIХ века ощущал жизнь как пир, как время надежд и возрождения. В атмосфере всеобщего подъема, надежд на свободу и счастье и строился ампирный Ижевск.