ИЖЕВСКИЙ ЛЕС

«Где прежде были девственные, огромные леса, теперь много верст лишь голая пустыня. Ижевские бабы до сих пор ходят на это место рыть в летнее время уголь из земли, который много лет тому назад зарыли от нечисто собранных остатков куренных куч... Прежде жили в заводских дачах медведи, а нынче нет даже и зайцев. И лес все продолжают вырубать»
«Не пора ли нам, читатель, отдохнуть от считания всех этих «переходов», различных винтов и антабок и заняться хотя бы окрестностями Ижевского завода. А это чудесные окрестности! Представьте себе только один, оставивший во мне неизгладимое впечатление Ижевский лес, вековой лес, раскинувшийся на пространстве трех уездов, на протяжении 125 тысяч десятин. Быть в Ижевске и не сказать хотя бы несколько слов об его необъятном лесе, это было бы преступление против величия природы, величия русской флоры»
Петербургский культуролог Н. П. Анциферов советовал начинать разгадку души любого города с изучения его природного окружения: «Для постижения души города нужно охватить взглядом весь его облик в природной рамке окрестностей... пристальный - анализирующий и синтезирующий - взгляд с птичьего полета дает самое главное: город ощущается как «нечеловеческое существо», с которым устанавливается поверхностное знакомство...» Ижевск расположился в самом центре родникового Камско-Вятского междуречья. Река Иж разделяет лесное междуречье Камы и Вятки на две половинки. Раньше в ижевских лесах, среди бурелома студенилось в косых лучах болото, сплошь затянутое мхами и осокою. Печальные ели дрожали над красным болотом, кругом мхи да трясины без конца. А среди мхов пузырилась болотным газом и всхлипывала подводными глазками-родниками река Иж, крадущаяся к камскому Чертовому городищу и таинственным Ныргындинским пещерам, где была найдена средневековая бляха с изображением подземно-подводного ящера Оша – символического духа реки Иж (хранится в петербургском Эрмитаже). И вот однажды, «в час на огненном закате» из трясины мирозданья подуло сквозняком, и здесь, в дремучем краю, на промысловых угодьях деревушки охотников и рыболовов Ягул (сейчас на месте деревни – канализационный коллектор) зачадил черными клубами ядовитого дыма Ижевский железоделательный завод, положивший начало будущему городу Ижевску. На расстоянии до 80 верст вокруг Ижевска круглый год курились угольные кучи. А возле них орудовали перепачканные в саже и копоти – лишь оскаленные зубы белели – шальные углежоги. Таёжный Иж превратился в сплавную реку, заканчивающуюся пылающей заводской пастью. Прорубавшиеся почти по всей территории современной Удмуртии лесосеки сходились у жаждущих лесной пищи внутренностей железной машины. Ужас лесного населения по отношению к огненному заводу понятен. Даже одна удмуртская семья могла иметь в ижевском лесу от ста до тысячи бортных деревьев с естественными жилищами пчел. Сотни тысяч пчелиных деревьев, отмеченных фамильными знаками собственности, вырубались для завода. У удмуртов существовал культ родовых и священных деревьев. Гибель родовых деревьев была предзнаменованием гибели конкретных людей, семьи и рода. В XVIII – начале XIX веков для ижевских топок был вырублен лес, тянувшийся непрерывной черной толщей почти на сотню верст к югу от «Завода», по Арской дороге – в сторону Казани и Елабуги. Сжигание Ижевского леса сказалось губительно и на реке Иж – она обмелела. Севернее Ижевска там, где среди сосен пролегли аллеи парка имени Кирова, таежные массивы сохранились лучше, чем на юге от завода. Так называемая «лесная дача Ижевского завода» или громадный «Ижевский лес, раскинутый на пространстве трех уездов» – Елабужского, Малмыжского и Сарапульского – занимали территорию современных южной Удмуртии и Северной Татарии и граничили с нынешними Пермской и Кировской областями. Весь лес Камско-Вятского междуречья огненно-железный Ижевск проглотить все-таки не смог. Его ненасытные челюсти сожрали лес в южной части междуречья – в сарапульском и елабужском направлениях, но, к счастью, не доставали до стройных корабельных рощ в низовьях Ижа, что под Елабугой. Эти рощи воспел русский живописец Иван Шишкин. Из Ижевского леса шишкинские медведи сбежали. Лесные дачи Ижевского завода в сторону Елабуги простирались на семьдесят верст – почти до самых шишкинских сосен. Иван Шишкин известен не только лесными пейзажами. Кто не знает его знаменитую «Рожь» с одинокими соснами среди золотых, спелых колосьев и небесной синевы! «Рожь», как и шишкинские медведи в утреннем лесу, настолько крепко олицетворяла Россию, русский язык, русские просторы, что ее изображение смотрело на нас с обложек «Родной речи», с репродукций в пивных и булочных. «Рожь» в творчестве Шишкина не случайна. Художник родился недалеко от устья реки Иж, в Вятской губернии, в семье елабужского купца, торговавшего хлебом и закупавшего зерно в самых плодородных уездах губернии – Елабужском и Сарапульском. По ним протекала река Иж. Обширные ржаные поля этих уездов возникли в XVIII–XIX веках в результате активных вырубок деревьев для Ижевского завода. Одна из самых старых улиц Ижевска – Куренная (Красная). Она тянется вдоль реки Иж с севера на юг – в сторону елабужского устья Ижа. Вдоль куренной дороги томились, попыхивая струйками дыма, куренные кучи из спиленных, источающих волшебный аромат живицы красноствольных сосен. На картине Шишкина «Рожь» сосны спилены почему-то не все. Видно, недавно здесь шумел лес, а рожь на целинной земле необыкновенно высока. Обычно у сосен корни толстые, распластанные и стелющиеся по земле – рожь косить среди сосновых корней неудобно. Должно быть, дровосеки и углежоги сжалились над великанами-соснами и оставили их посреди ржи – неудобно косцам, зато красиво. Свежая, недавно распаханная ижевская целина давала необычно богатый урожай именно в шишкинское время. На хлебных урожаях, собранных после истребления южных участков векового «Ижевского леса», и разбогатели купцы Шишкины. Вятским, можно сказать, ижевским хлебом на рубеже XVIII–XIX веков Россия кормила не только себя, но и отправляла через Архангельский порт в Западную Европу. Однажды батюшка будущего автора «Ржи» из-за продажи хлеба затеял тяжбу с сарапульским купцом Ижболдиным. (По преданию, православная и мусульманская ветвь Ижболдиных исходит от Арского князя Ижболды, что в переводе с тюркского значит «тот, кто имеет дело на реке Иж». Арами в древности называли удмуртов, они славились как охотники на пушного зверя в необъятных промысловых лесах, которые разрезала лесная река Иж). Дело поворачивалось круто. Отец поехал разобраться в Вятку и взял с собой сына. Лошади несли пассажиров среди свежераспаханных ржаных полей и хвойных ижевских боров с грибным духом и запахом смолы. Скандал Шишкина с Ижболдиным закончился не судом, а свадьбой сына Ижболдина и родной сестры художника Ольги Шишкиной. Ольга переехала к мужу в Сарапул, и художник, породнившийся с обрусевшими потомками летописных Арских (удмуртских?) князей, приезжая к ней в гости, описывал по дороге сказочный лес в устье Ижа, «в котором вотяки справляют керемет» (в районе русской деревни Ижовки). Раньше эти «вотяки» добывали пушнину в своих рощах для Арских князей - свойственников петербургского художника Шишкина. После интенсивной вырубки священных рощ и родовых деревьев удмурты стали быстро русеть. Уже в 1888 году в петербургском сборнике «Волга» некто В. Рогозин заметил: «Вотяки... представляют тот интерес, что народу этому – если смотреть глазами историка-философа – остается недолго существовать, как народу... Еще немного поколений – и о вотяках будут упоминать, как об аборигенах Вотского края, оставивших по себе память в местных географических названиях и следы в чертах лиц и характерах будущего русского народа». Однако тот же автор удивлялся, что «вотяки не обнаруживают ни малейшей склонности к вымиранию». Они по-своему приспособились к новым условиям.