Витицкий С. Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики: Роман. - СПб.: Амфора, 2003. - 478 с. Действие первой книжки 'Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики' начинается в 1970 году и заканчивается началом 21-го века. Главный герой по имени Станислав (кстати, родившийся в один год с самим автором романа), типичный представитель элитной части советской интеллигенции, ленинградец, ученый-эвээмщик, внезапно обнаруживает странную закономерность в свой биографии: за 37 лет своего существования он 23 раза находился на волосок от смерти, но каждый раз чудесным образом спасался. С подачи своего друга Виконта (кличка, конечно) - ученого генетика, возглавляющего в 'ящике' секретный проект по клонированию людей, а также офицера КГБ Красногорского, допрашивающего Станислава по делу другого его друга (диссидента Севы Мирлина) - он приходит к выводу о наличии Рока, охраняющего его от смерти. Так начинаются поиски героем книги своего особого Предназначения. Попутно выясняется, что те, кто покушается на жизнь Станислава или каким-то образом способствует его отъезду из Ленинграда, умирают страшной смертью - у них взрывается мозг. В итоге, когда советский строй рухнул, защищенный волей Рока Станислав становится единственным политиком (и кандидатом в президенты России), который может говорить людям исключительно правду, не боясь последствий. Правда, в этом ли состояло его Предназначение - так и остается в романе неясным, а в самом конце герой умирает при трагических обстоятельствах. Герои второго романа, 'Поиск предназначения', -тоже 'сверхчеловеки'. Один из участников (в качестве 'подопытной свинки') секретного биологического эксперимента по поиску бессмертия (будто бы лично для товарища Сталина) кроме долгожительства обретает также уникальную способность определять истинный талант у детей. В результате к началу 21-го века он становится сэнсеем целой плеяды своих 'учеников', каждый из которых обладает каким-то особым даром (предсказание будущего, способность стопроцентно отличать правду от лжи и т.д.). Все вышеизложенное, конечно, скорее напоминает сюжетную основу для современного стандартного фантастического боевика, чем произведения, достойного пера одного из братьев Стругацких. И С. Витицкий не был бы Борисом Стругацким, если истинное повествование его романов не развивалось бы в большей степени, так сказать, в области духа, чем физического пространства-времени. Обе книги наполнены пессимистическими рассуждениями о природе человека, в основе которой, по сути, находится биологическая обезьяна. ': Ничего не изменится, пока мы не научимся как-то поступать с этой волосатой, мрачной, наглой, ленивой, хитрой обезьяной, которая сидит внутри нас. Пока мы не научимся как-то воспитывать ее. Или усмирять. Или хотя бы дрессировать. Или обманывать: Ведь только ее передаем мы своим детям и внукам вместе с генами'. Витицкий С. Бессильные мира сего: Роман. - СПб.: Амфора, 2003. - 351 с. При этом современная ситуация рубежа веков в романах С. Витицкого подается фактически как разгул вот этого животного, 'обезьяньего' начала. В отличие от поздних произведений Стругацких, где тоже нет места для социального оптимизма, но где герои верят все-таки хотя бы в моральную победу лучших представителей человечества над социальным злом, герои С. Витицкого капитулируют даже на уровне идеологии. 'Ибо в конечном итоге все держится на страхе (рассуждает Станислав в 'Поиске предназначения'. - А.К.) - всякая власть стоит - на страхе, и только на страхе, и ничего она не стоит вне страха: Честь, говорите? Ум? Совесть? Правда? Страх сильнее правды'. 'Что-то загадочное и даже сакральное, может быть, должно произойти с этим миром, чтобы Человек Воспитанный стал этому миру нужен', - рассуждает Сенсэй (читай - сам С. Витицкий) в 'Бессильных мира сего'. Показательный итог для одного из лучших представителей отечественной 'научной фантастики': от веры в научный и социальный прогресс - к упованию теперь уже только на 'что-то сакральное', т.е. чудо. В принципе, надежда на некое 'биолого-педагогическое' чудо звучала у Стругацких еще много лет назад - в 'Гадких лебедях', где человеческий род порождает 'мокрецов' - особую породу людей, которые перехватывают у погрязшего в тупости, пошлости и мещанстве общества инициативу в воспитании подрастающего поколения. Короче, вся надежда на биологическую эволюцию человечества (отсюда, кстати, наверное, и все всплывающие в романах сюжеты, связанные с евгеникой, - игра подсознания автора). Истоки пессимизма С. Витицкого понятны - они лишь логическое продолжение длившегося десятилетиями крушения утопии о воспитании нового человека. В романе 'Поиски предназначения' диссидентствующий персонаж Сева Мирлин пишет эссе 'Поколение, глотнувшее свободы' о судьбе своего поколения. ': Так вот до пятьдесят восьмого года все они были, оказывается, - злобные и опасные дураки ('Великая Цель оправдывает любые средства, или Как прекрасно быть жестоким'). От пятьдесят восьмого до шестьдесят восьмого превращались они в дураков подобревших, смягчившихся, совестливых ('Позорно пачкать Великую Идею кровью и грязью, или на пути к Великой Цели мы прозрели, мы прозрели'). А после шестьдесят восьмого дурь у них развеялась наконец и пропала, но зато и Великая Цель - тоже. Теперь позади у них громоздились штабеля невинно убиенных, вокруг - загаженные и вонючие руины великих идей, а впереди не стало вообще ничего. История прекратила течение свое:' А потом вдруг оказалось, что история не прекратила 'течение свое'. Тоталитарная империя рухнула, но лучше не стало. Теперь уже свободы не просто глотнули, а наглотались. Можно сказать, захлебнулись. Советская (как версия русской) интеллигенция (не путать с классом интеллектуалов!) перестает существовать как особый социальный слой. Обладающие особым даром ученики Сенсэя - довольны, они востребованы и высокооплачиваемы: тот, кто предвидит будущее, может теперь участвовать в выборных кампаниях; кто умеет отличать правду от лжи - работать в частном детективном агентстве; кто может вступать в телепатическую связь с насекомыми - за сходную цену изгоняет из квартир тараканов: В общем, романы С. Витицкого - про жизнь уходящую, вчерашнюю. Про день сегодняшний и завтрашний пишет Пелевин.